Искушение. Мой непокорный пленник - Виктория Виноградова
Розги, значит, для него сущая ерунда? Хорошо, милый, сейчас возьмем что-нибудь из арсенала тетушки.
Мой взгляд остановился на плети — длинной, черной, из прочной кожи. Выглядела плетка пугающе. Пару раз я держала ее в руках, и знала, что это норовистая штука. Чтобы нанести точный удар — нужно приловчиться. Но да Рамон с ней. Куда попадет — туда попадет.
Подошла к еще улыбающемуся Маркусу. Посмотрим, как теперь запоешь.
Обошла его со спины, примерилась, и в следующую секунду плеть со свистом разрезала воздух, оставив яркую полосу на спине.
Кареглазый издал приглушенный сип, и я обрадовалась. Наконец-то! Нашла, чем приструнить!
Еще несколько ударов оставили следы на загорелых мышцах раба. Я ждала вскриков, а еще лучше — мольбы остановиться. Но Маркус плотно сжал губы и не издавал ни звука.
«Ничего, он сдастся, — подбадривала я себя. — Просто более крепкий и выносливый, чем обычные рабы. Но сейчас и его проймет».
Еще несколько взмахов плетью. На оголенной спине появились кровоподтеки. Я видела, как вздрагивает тело Маркуса от каждого удара. Понимала, насколько это больно. И тем сильнее мне не нравилось отсутствие реакции.
Я помнила, как наказывала этой плетью рабов по указу тетки. Хватало трех-четырех ударов, после которых несчастный начинал молить о пощаде. Сейчас я нанесла уже больше десятка, а Маркус не издавал даже стонов. И это плохо. Это хуже, чем плохо.
С каждым новым ударом отчаяние и паника охватывали меня все больше и больше. Или я заставлю Маркуса подчиниться, или мне конец.
Рука начала уставать. Наносить удары плетью совершенно не тоже самое, что розгами. Пару раз нечаянно я попала себе по бедру. Плетка отскочила и прошлась по мне концом, но кожу опалило так, что пришлось приложить усилия, чтобы не взвизгнуть от обжигающей боли. А этот упрямец продолжает молчать. Ни стонов, ни криков.
Он там живой хоть?
Я обошла раму, встав перед лицом брюнета. Лицо его покраснело, взгляд был расфокусирован. Жив. Но вид у него, далеко не такой бодрый, как в начале вечера.
— Все еще нравится мой массаж? — спросила я, надеясь услышать в ответ «уже не очень». Или хоть какой-то намек, что Маркус готов к переговорам.
Но вместо этого паршивец выдавил очередную улыбку.
— У вас прекрасные мануальные практики. Я буквально чувствую, как кровь разбегается по каждой мышце, приводя ее в тонус. А уж как сексуально вы выглядите с этой плеткой… ммм…
Да твою же душу да Рамону в задницу!
Злая на упрямство Маркуса и на проклятую госпожу Эйстерию с ее трижды проклятым заказом, я продолжила наносить удары еще яростнее и чаще. Маркус должен сломаться и хотя бы вскрикнуть! Должен! Иначе я в ловушке!
Но вместо этого после очередного удара вскрикнула я сама и уронила плеть. Запястье правой руки пронзило такой болью, что на секунду у меня в глазах потемнело.
— Что случилось? — встрепенулся Маркус.
Сжала зубы, чтобы не стонать, придерживая руку и пятясь спиной к тумбе.
— Да что с тобой? — раб извивался, пытаясь повернуть голову в мою сторону.
— Все нормально, — сейчас мне меньше всего хотелось общаться с военнопленным. Пусть бы он провалился под землю вместе со своей госпожой Эйстерией.
Боль была такая, что, если бы не раб — я бы выла в голос.
— Иди сюда! — прозвучал приказ, и я сама не понимая почему, покорно подошла к мужчине.
— Рука?
Молча кивнула.
— Пошевелить ею можешь?
Попробовала, но это вызвало новую волну мучений, и я не смогла удержаться от вскрика.
— Отцепи меня! — потребовал арамерец.
Мне кажется, в тот момент боль настолько притупила мое сознание, что я мало что соображала. Отстегнула его правую руку, а дальше он справился сам. Я же продолжала стоять в каком-то оцепенении, кусая губы, чтобы не выть, и боясь пошевелить запястьем.
— Покажи, — Маркус потянулся к моей руке после того, как освободился от цепей.
Прикосновение выдало очередную болезненную вспышку, я попыталась выдернуть кисть, но он не отпустил.
— Ш-ш-ш… потерпи чуть-чуть. Я аккуратно. На перелом не похоже. Скорее, это вывих или растяжение. У тебя есть в доме какие-нибудь лечебные мази на такие случаи?
— Есть, — ответила я.
— Это хорошо. Но сначала приложим что-нибудь холодное, чтобы рука не опухла.
Маркус повел меня в столовую и усадил, чтобы я смогла положить травмированное запястье на столешницу. На шум пришел Вир.
— Слишком усердно перевоспитывала. Теперь сидит с растяжением, — пояснил Маркус в ответ на удивленный взгляд северянина. — Будь добр, принеси, пожалуйста, чистую тряпку.
Вир послушно кивнул. Сам Маркус раздобыл миску с холодной водой. Принесенную тряпку он тщательно смочил и приложил к моей руке. Прохладная влажная ткань приятно обволокла кожу.
Удивительно, но не только я, но и Вир слушались Маркуса, будто так и надо. Ладно я слегка растерялась от боли, но мой северянин почему спокойно подчиняется приказам постороннего человека?
— Сейчас подержим немного в холоде, чтобы не было отека, смажем мазью и перевяжем. Мы так в армии делали. Два-три дня и все пройдет. Давай вина принесу? Поможет притупить боль. Вир, где у вас вино? И мазь захвати, пожалуйста.
Мужчины вновь ушли в кладовую, а я сидела, глядя на ноющую кисть и пыталась осмыслить происходящее. Оно не желало укладываться в голове.
Я только что исполосовала Маркуса плетью, и как бы он не храбрился, понимала, что ему пришлось только что вытерпеть. Но при это он ни разу не пожаловался. А стоило мне повредить руку, моментально бросился помогать.
Как это все понимать?
Рабы так себя не ведут.
Но должно же быть какое-то разумное объяснение. Что это? Попытка добиться моего расположения? А смысл, если при этом он демонстративно подчеркивает, что не согласен мириться со статусом слуги? Или он надеется, что я сжалюсь и решу оставить его у себя? А может быть, он действительно настолько крепкий и выносливый, что все мои наказания для него — полнейшая ерунда? Если так, то что мне тогда делать? Как его воспитывать?
— Вот, выпей, — Маркус принес мне бокал вина.
Отхлебнула и закашлялась.
— Ты его не разбавил? Надо было с водой размешать.
— Женщина, ты в своем уме? Как можно портить благородный напиток водой?
— Да это пить невозможно! Слишком крепко. Вир, сделай нормально.
— Давай сам разбавлю, — проворчал Маркус. — А еще говорят, что это
