Избранная и беглец - Штерн Оливия

— Я сперва навещу патера Сколта и пожалуюсь ему на то, что барон измывается над собственной женой, матерью наследника. Над женщиной, которую клялся любить и оберегать.

— Не позорься, — догнало ее сиплое.

— Да мне плевать. Я уже не опозорюсь. Разве что вы опозоритесь, а?

Она вышла и побрела по переулку, не оглядываясь. И все равно осталось непонимание. Как же так? Почему ее мать совершенно искренне считает благом отдать дочь мерзавцу? Может, в самом деле что-нибудь не так с самой Айрис?

Патер Сколт, волею святого храма назначенный духовником семьи Ревельшон, проживал в скромном доме неподалеку от базарной площади, которая примыкала к возвышению, где в незапамятные времена был отстроен замок Ревель, и получалось так, что дом патера словно прятался в тени баронского замка. Впрочем, сам патер Сколт тоже пребывал в тени хозяина этих земель: маленький и сухонький, с большими залысинами и печальными голубыми глазами, он всегда держался незаметно, показываясь из-за широкой спины Рато исключительно в тех случаях, когда было уж совсем необходимо. Например, если во время суда, вершимого бароном, требовалось процитировать Писание или напомнить о размерах штрафа за выбитый глаз.

Уже подходя к дому Сколта, Айрис усомнилась в правильности своих действий. В самом деле, захочет ли патер, который лысой своей макушкой едва доставал барону до плеча, заступаться за его жену? И тут же отбросила эту неприятную мысль. Патер Сколт был маленьким человеком, но при этом имел большое сердце. Наверняка они вдвоем придумают что-нибудь.

Разговор с матерью окончательно сбил Айрис с толку. Теперь она перестала соображать, что правильно, а что нет. Лицо матери, поблекшее с годами, словно выцветшее, так и стояло перед глазами. Может быть, она была очень несчастлива с отцом? Но при чем тут Айрис? Мать сказала, что мечтала о лучшей доле для своей дочери. Но почему тогда эту лучшую долю она видела себе именно так. Мысли прыгали как блохи, сплетались в клубок, а во рту отдавало горечью, и на горло словно ошейник нацепили — тугой кожаный ошейник, какой обычно надевают на злющих псов. Айрис давила рвущиеся на волю рыдания, а слезы все равно своевольно катились по щекам.

Ну и пусть. В конце концов, она за помощью идет.

На подгибающихся ногах она поднялась на высокое крыльцо и несколько раз стукнула в дверь висящим рядом бронзовым молотком.

«Ну пожалуйста, пожалуйста, пусть он будет дома! Он ведь так нужен…»

И Двуединый услышал. Сквозь гул просыпающегося города Айрис расслышала шаркающие шаги, скрипнула щеколда. В доме патера было сумрачно, он стоял на пороге, расправляя темный балахон, и Айрис поняла, что только что патер спешно облачался в него, потому что едва успел подняться с кровати.

Сколт совершенно невозмутимо оглядел Айрис, как будто баронессы только и делают, что приходят к нему домой. Коротко кивнул.

— Госпожа баронесса.

— Патер! — Голос Айрис задрожал. — Мне надо с вами поговорить. Пожалуйста.

Ничего не отвечая, Сколт выглянул наружу, окинул взглядом улицу, а затем спокойно шагнул назад, так же молча жестом приглашая Айрис следовать за ним.

Дверь закрылась, отрезая Айрис от суетного мира.

И тут произошло то, что должно было произойти намного раньше: перед глазами все поплыло, смазываясь в бесформенную серую массу.

«Я падаю», — решила Айрис.

И она действительно упала, с головой погрузившись в непроглядную темень обморока.

Ей казалось, что прошло мгновение. Снова все вокруг смазалось, как будто в воду от души плюхнули белил, но в нос ударил едкий запах — такой резкий, что, казалось, в мозг ввинтили железные стержни. Айрис неосознанно дернулась, туман перед глазами рассыпался хрустящими осколками, и она увидела склонившегося к ней патера. В руке он держал откупоренный флакон, и именно оттуда шел этот нестерпимый запах.

— Что с вами? — тихо спросил патер.

Айрис молча смотрела на него. В глаза, молодые, зоркие, совсем не соответствующие его солидному уже возрасту. Ну надо же, она упала в обморок. И Сколт, похоже, на руках донес ее до комнаты и положил на кушетку. Если бы Рато узнал, что к Айрис прикоснулся другой мужчина, пусть даже и служитель Двуединого, спустил бы псов на обоих.

— Я… — Айрис втянула в себя воздух и облизнула пересохшие губы. — Помогите мне, патер. Мне больше не у кого просить помощи.

Он пожал узкими плечами, неуверенно провел рукой по голове, приглаживая коротко стриженные седые волосы.

— Но, милое дитя… Что случилось и чем я могу вам помочь?

— Мой муж меня чуть не убил, — пробормотала Айрис, — и я убежала в лес. А теперь не знаю, как вернуться.

Она умолкла, не находя, что говорить дальше.

Сколт смотрел на нее задумчиво и хмуро. А потом резко отстранился, выпрямился.

— Я сделаю вам чаю, госпожа баронесса, — сказал он, — а когда вы окончательно придете в себя, мы поговорим.

И вышел из комнаты. Но Айрис все же расслышала тихое бормотание: «Так и знал, что к этому все придет».

Борясь с подкатывающей дурнотой, она все же села, прислонилась спиной к стене и осмотрелась. Похоже, это была крошечная столовая патера. Кроме простого стола, пары стульев и кушетки, на которой как раз и сидела Айрис, в комнате больше ничего не было. Побелка на стенах кое-где осыпалась, потолок дал трещины. И только занавески на маленьком окне, подвязанные синими лентами, сверкали снежной белизной. Впрочем, чистыми были и полы, и посуда. Скорее всего, к священнику приходила какая-нибудь женщина прибираться в доме. И пахло у патера хорошо, куда лучше, чем в замке барона — не вином, псиной и сыростью, а травами. Айрис даже подумала, что у него наверняка повсюду разложены мешочки с лавандой и мятой.

Сколт вернулся с небольшим деревянным подносом, на котором исходили паром две большие глиняные кружки.

— Вы можете сесть за стол? — спросил он мягко. — Подождите, сейчас я помогу.

Поставив поднос, он подошел к Айрис, аккуратно взял ее за локти.

Голова кружилась, и потому она вцепилась в худые руки патера. Но до стола кое-как дошла, а между делом подумала, что Рато спустит на них собак. Потому что, хоть жену и бивал, но всякий раз твердил, что никто не имеет права даже смотреть на госпожу баронессу.

Она положила дрожащие пальцы на горячие бока кружки и замерла, с наслаждением втягивая аромат липового цвета. Сколт сел напротив, но к своему чаю даже не притронулся. В голубых его глазах Айрис почудилась сталь — холодная, безжалостная.

— Рассказывайте, — твердо сказал патер. — Чтобы вам помочь, я должен понимать, что происходит.

— А вы что, не знали, что Рато меня бьет?

Айрис всхлипнула и беспомощно посмотрела на Сколта. Тот лишь кивнул.

— Знал. И говорил господину барону неоднократно, что Двуединый не одобряет этого.

— Он мне руку сломал, и я убежала в лес, — жалобно проговорила она.

— Однако, обе ваши руки в порядке, насколько я понимаю.

— Вы думаете, что я…

И осеклась.

Теперь впору было рвать на себе волосы от отчаяния. Ну зачем, Двуединый, зачем она ляпнула про сломанную руку? Как теперь объяснить, что она чудесным образом зажила? И тут, выходит, только два пути — рассказать патеру правду и отправиться в озеро в мешке или позволить ему считать госпожу баронессу лгуньей.

— Я не думаю, что вы лжете. — Патер прищурился, внимательно глядя на нее. — Возможно, это был ушиб?

— В-возможно, — заикаясь, выдавила Айрис.

У нее вдруг появилось нехорошее чувство, что патер медленно, но верно загоняет ее в западню, из которой не выбраться.

— Ну так и не говорите никому про руку. — Он усмехнулся, покачал головой. — Вообще помалкивайте обо всем, что было в лесу, понимаете?

— Вы… — Она не нашлась, что сказать.

Патер Сколт оказался на диво проницательным человеком. Но… как же… неужели не бросится звать храмовников, чтобы утопить оскверненную?

Вам, видимо, надо вернуться в замок, — подсказал с улыбкой Сколт, — у вас там ребенок. Милое несчастное дитя.