Рыжий и черный - Татьяна Лаас
Грег заглянул ей в глаза:
— Тебе удобно? Все хорошо?
Лиз лишь кивнула — в горле застрял противный комок, мешающий говорить. Волна тяжелых, нераспознаваемых чувств накатила на Лиз, почти с головой накрывая её. И не отгородиться, не закрыться, не спрятаться — теперь так будет всегда. Где-то глубоко в душе тревожно звенела струна: а вдруг Лиз все же ошиблась в своем выборе?
Грег выпрямился и захлопнул дверцу. Он попрощался с Андре, поцеловав её напоследок в щеку — крайне неожиданное проявление чувств, на которое казалось, он не был способен — так шокировать окружающих.
Через стекло глухо доносились звуки:
— …прошу, будь осторожна. В свите принца Анри есть маг… Я не знаю, кто. Возможно, он скрыт магблокиратором какой-то неизвестной нам модели… Жестокие шутки, как с Лиз и мной, могут продолжиться.
Андре что-то ответила, кажется, отшутилась, потому что был слышен её звонкий смех в конце.
— …будет хорошо! — она понеслась прочь к тяжелому, с темными стеклами паромобилю — кажется, это была машина принца.
Мрачный Грег сел за руль паромобиля и медленно выехал со стоянки, выруливая в сторону железнодорожного переезда. Лиз заметила, как побелели от усилий пальцы Грега. Волна гнева поднималась выше и выше. Лиз помнила предупреждение Грега о том, что он опасен. Сейчас ни капли сомнений у неё не было. Только её револьвер остался в номере гостиной.
Грег, прищурившись, всматривался в дорогу, не отвлекаясь ни на миг. Ехал медленно, аккуратно, словно боялся приближающегося вечера и необходимости уговаривать Лиз не посещать прием лер-мэра. Как будто грозу можно отсрочить, отодвинуть в сторону, забыть. Или опоздать, что вероятнее — время шагнуло за шесть часов, а Лиз еще приводить себя в порядок необходимо.
Она посмотрела на Грега, мрачно нажавшего клаксон, чтобы заставить поспешить незадачливого прохожего, застрявшего на полдороги.
— Поговори со мной, пожалуйста, — все же прошептала она.
Он бросил на неё косой болезненный взгляд.
— Мне… Страшно, — призналась Лиз. — Ты сам на себя не похож. Весь день.
В сердце, разгоняя гнев или обиду, до щемящей боли взорвалось тепло. Наверное, это и есть любовь.
— Прости… — Грег внезапно перестроился и припарковался у тротуара рядом с небольшим, сейчас полупустым парком. Немногочисленные прогуливающиеся ходили по тенистым дорожкам не мешая друг другу. — Есть силы прогуляться?
— Есть, конечно.
Грег молча вышел из паромобиля, а потом открыл дверцу, помогая Лиз выйти:
— Поговорим тут. — он принялся выискивать глазами свободную скамейку.
Лиз легко прикоснулась к его руке:
— Можно просто пройтись.
Грег как-то диковато посмотрел на неё, а потом все же вспомнил:
— Брок. И его уроки выживания.
Лиз не сдержала смешок, опираясь на предложенную руку:
— Ты так говоришь, словно это был непрекращающийся ужас.
— А это был не ужас? — скамью Грег так и не нашел, и потому новая волна тяжелого расстраивающего чувства поднялась в сердце Лиз, чтобы тут же смениться чувством вины.
— Я стала такой, какой ты меня знаешь, благодаря ему.
— А он?
Лиз снова улыбнулась:
— А он остался таким же обормотом вопреки моим стараниям.
Грег согласился с ней:
— Учитель из него тот еще. Он даже не пытается. Боюсь, придется все взять в свои руки. Тебе нужно учиться, Виктории нужно учиться. Готов поклясться, что Виктория до сих пор не заглядывала в учебники, что я ей дал.
Лиз медленно пошла по аллее, наслаждаясь свежим воздухом без примеси лекарств и дезинфицирующих средств. Всего пара дней в госпитале, а в город, пока она болела, пришла весна. На газонах проклевывались первоцветы. Появились первые листочки на деревьях. Ветер гонял по асфальту розовые лепестки вишни. Скоро зацветет слива и яблоня, абрикосы и персики, и воздух будет упоительно сладок, обещая всем безграничное счастье.
— До чего же хорошо… — выдохнула она.
Голос Грега звучал обеспокоенно:
— Ты не устала? Ты хорошо себя чувствуешь, Лиз?
Она остановилась у свободной скамьи, заглядывая Грегу в глаза:
— Устала. Устала лежать в кровати и ничего не делать. Устала волноваться за тебя и не понимать, что тебя гложет. Я думала, что ты злишься на меня.
— На тебя? Нет, конечно. Я злюсь на себя.
Лиз опустилась на скамью, и Грег сел рядом, очень рядом, почти прижимаясь к ней и согревая своим теплом. Он уперся взглядом в асфальт, словно искал там ответы на терзавшие его вопросы. Его ноздри хищно ходили — он тоже вдыхал весенний воздух, пытаясь успокоиться. Лиз не настаивала на разъяснениях, давая ему время прийти в себя. Родничок в сердце становился все тише и тише, словно умиротворение этого вечера наконец-то настигло и Грега. Сама Лиз до краешков души была полна им и пыталась неуклюже поделиться спокойствием с Грегом — общий эфир сильно сближает души.
Пели птицы, прощаясь с клонящимся к закату солнцем. Его косые лучи как ножи пронизывали деревья, рисуя на тротуарах четкие графичные тени. Воздух быстро холодал, и тепло Грега было необходимо, как никогда. Он окончательно успокоился и выпрямился. Лиз решилась:
— Расскажи… — она в жесте поддержки положила свою руку поверх его пальцев. Солнечный лучик отразился в небольшом рубине помолвочного кольца.
— Рассказать… Да сегодня не день, а полная хррррень, Лиз. — характеристика дня получилась у него хорошо, душевно так, раскатисто. Тут же опомнившись, с кем он говорит, Грег поправился: — прости, день прошел не очень хорошо.
Она сжала пальцы на его ладонях:
— Первая характеристика прозвучала более искренне. Так что случилось?
Он все же признался:
— Помнишь папку, которую я дал Андре?
— Папку? — нахмурилась Лиз, пытаясь понять, о чем это Грег. — Это та, со снимками Брока?
— Она самая. Я подозреваю, что все нападения так называемого шутника связаны с ней. Пока непонятно, почему все началось с меня… И с меня ли началось? Но Брок, вчера Байо — это все случаи из папки.
Лиз деликатно напомнила:
— Меня тоже не было в папке, а нападение было.
Грег мрачно посмотрел ей в глаза, и Лиз все поняла:
— Я там была…
— Точно. Как Клермон. Ты там была. — он взял её ладонь, поднял к губам и поцеловал: — прости, это все из-за меня. Этот шутник подбирал свои проделки, ориентируясь на собранные мной сведения. Проблема в том,
