Дом горячих сердец - Оливия Вильденштейн

Когда он забирается на кровать, я задерживаю дыхание и резко вдыхаю, когда он останавливается на полпути, раздвигает мои колени и наклоняется. Когда он прижимается губами к моим волоскам и проводит языком между моими складками, я, задыхаясь, произношу его имя.

«Просто проверяю, что ты всё ещё мокрая, mo khrà».

Я могла бы и сама его в этом уверить, если бы моё сознание было способно произносить слова, но единственное, что ему удаётся — это воспроизводить стоны поклонения мужчине, который может отправить меня в звёздное небо с помощью своего языка.

Моя спина выгибается, кровь густеет и сосредотачивается в набухшей точке, которую он атакует. Когда он шепчет в моей голове о том, какой у меня изысканный вкус, и что его язык так плотно покрыт моим соком, что он будет наслаждаться мной ещё несколько дней, я распадаюсь на миллион парящих клеток, которые кажутся не более материальными, чем те облака, что он собирает над Люсом, когда выходит из себя.

Наконец, он начинает уделять внимание остальным частям моего тела, и проводит своим мокрым кончиком по внутренней части моего бедра, помечая меня своим желанием. Когда он перестаёт двигаться, его тяжёлый член повисает между моих бедер. Он прижимается своим носом к моему носу, а затем легонько касается губами моих раскрытых губ и превращается в парообразную часть себя. Струйки его прохладного дыма скользят между моих грудей, вокруг шеи, а затем…

Затем его ледяные тени скользят между моими горячими складками, и хотя они не затвердевают, они начинают расползаться и утолщаться, медленно растягивая меня.

— Перевоплотись, Лор, — произношу я сквозь стон. — Перевоплотись обратно, чтобы я могла тебя коснуться.

«Сначала я хочу убедиться в том, что твоё тело меня выдержит».

Я задерживаю дыхание, а его ледяные тени разрастаются всё шире.

«Ты сможешь выдержать ещё?»

— Да, — выдыхаю я, когда его тени растягиваются и начинают растягивать мои стенки.

Моя рука приподнимается и падает сквозь прохладный дым, который растянулся тонким слоём по моему телу.

— Перевоплотись… пожалуйста.

Наконец он уступает мне, его тени светлеют и превращаются в твёрдые выпуклости и извилистые впадины. Я впиваюсь зубами в нижнюю губу, когда он начинает заполнять все уголки моего тела.

— Слишком? — хрипло спрашивает он.

— Нет.

Я хватаю его за попу, чтобы не дать ему дематериализоваться, и хотя это блаженное чувство слегка размывает ясность моего сознания, я с ужасом понимаю, что буду не в силах удержать этого мужчину, если он решит уйти.

— Останься.

На мне.

Во мне.

Со мной.

И он делает это. Его золотые глаза сияют, когда он врезается всё глубже и глубже, в каждый уголок моего существа.

«Начиная с сегодняшнего момента и до скончания времён, Behach Éan».

Моё сердце сжимается, удерживая внутри каждый разгорячённый стук, после чего разом выпускает их на волю.

Лор подаётся назад, выходит из меня, а затем погружает в меня только кончик, расслабляет ягодицы и входит глубоко-глубоко, скользя по каждой из моих стенок.

И хотя его тело было создано для неба, оно двигается точно море. Его волна накатывает на меня, врезаясь в мои берега, после чего отступает.

Он касается моих губ своими губами, мягко-мягко, словно пытается противопоставить это прикосновение карающим движениям своих бёдер.

— Больно?

Его глаза наполовину прикрыты и наполовину безумны.

Проведя ногтями по его крепкой и скользкой спине, напоминающей промокший под дождём корабельный канат, я шепчу:

— Нет, mo khrà.

Осознав, что я сказала, он замирает, а затем начинает медленно моргать. И вот его губы уже врезаются в мои, в то время как он продолжает двигать своими бёдрами. Везде, где соприкасаются наши тела, нарастает тепло, чудесное тепло, которое разжигает мою плоть и воспламеняет нутро.

Лор отрывает от меня свои губы, и, прежде чем я успеваю начать оплакивать эту потерю, он приподнимает свой торс и закидывает одну из моих ног себе за спину.

Распластав руку на моём приподнятом бедре и не сводя с меня глаз, он шепчет:

— Ha’rovh béhya an ha théach’thu; ha’raì béih.

И хотя тембр его голоса очень низкий, эти слова впечатываются в моё сознание. Каждый непонятный слог и странные согласные врезаются в меня вместе с его бёдрами: haroff beya an ha thock thoo; haray beh.

— Скажи мне… что это значит?

«Что пока я не встретил тебя, птичка, я просто жил; но я не был жив».

Мой пульс учащается, а эмоции захватывают мои веки и лёгкие. Я подношу дрожащую руку к его щеке и нежно касаюсь маленькой татуировки в виде пера рядом с его глазом, после чего провожу по размазанной чёрной подводке, обрамляющей его сияющие глаза.

Мой большой палец замирает, а губы в шоке раскрываются, когда он глубоко врезается в меня, и вспышка удовольствия охватывает всё моё нутро. Я выкрикиваю его имя, с его губ срывается ругательство, и он ускоряет темп, пока его тело не начинает сотрясаться. Он рычит, точно зверь, которого выпустили из клетки.

Которого выпустила я.

Мой зверь.

Дрожь сотрясает его большое тело, и из него вырывается горячая струя, которая угрожает разорвать мои стенки судя по тому, как воспламеняется моя кровь.

«Да, Behach Éan», — он поворачивает голову и целует меня в центр ладони, — «твой зверь».

Капелька влаги стекает с кончика его носа и попадает мне в рот. Я сглатываю, желая вобрать в себя ещё больше этого мужчины, всего этого мужчину… мою пару, что окутала меня своим тёмным дымом и искупала в неумолимой привязанности.

«Твой монстр».

Только вот в книгах монстры не живут долго и счастливо, но если кто-то этого и заслуживает, так это вот этот мужчина, который всё ещё находится глубоко во мне.

Пророчество Бронвен звенит между моими висками. И впервые в жизни я не чувствую ни вины, ни отвращения при мысли о том, чтобы покончить с жизнью Данте. Я чувствую только непоколебимую решимость.

И, как всегда, Лор видит те образы, что возникают у меня перед глазами.

— Мы найдём другой путь. Даже не думай об этом.

Но я думаю.

Как я могу не думать?

ГЛАВА 57

Тяжелый стук в дверь выдирает меня из дрёмы. Мне кажется, будто кто-то стучит костяшками пальцев прямо по моему черепу.

— Вставай-вставай, ínon.

— Focá, — бормочет Лор мне в висок.

Мои ресницы взмывают вверх, а кожа начинает гореть, когда я сползаю на край матраса, молясь о том,