Очень древнее Зло - Екатерина Лесина
— Всецело согласен… — вмешался мужской голос. — Я бы предпочел оставаться мертвым!
— Это ты пока просто не понял преимуществ быть живым…
— Если так дальше пойдет, то и не пойму!
— Ах ты тварь! Да держите её, она мое лицо украла!
Безумие.
И демон по ту сторону круга, часть его. Нет, он не прекрасен. Он есть тьма. И тьма первозданная, которая наполнит мир…
Стоп.
Надо…
По голове его все-таки ударили. И корону едва не сбили. Артан же покачнулся.
— Бей сильнее!
— Но, госпожа, его голова может пострадать!
— А если будет и дальше на демона слюни пускать, то пострадаем мы… как мне кажется.
Имена.
Имена надо вспомнить. Это… важно…
— Погоди, обвяжи его… на вот…
— Летиция!
— Да ладно, самое время о приличиях вспоминать!
— Если кто-то узнает, то на тебе никто не женится…
— Дура, на мне и так никто не женится. Кому нужна жена с темным даром… а его вытаскивать надо. Так, обвязывай, я сказала!
— Мне нужна! Я женюсь! Я и предложение сделал!
— Лети?!
— Я еще не соглашалась!
Вспомнить. Лети… Летиция… девушка в парике и несуразно-роскошном наряде. Смех демоницы…
— Ты принадлежишь мне, мальчик, — она повернулась все-таки к нему. И душу затопило счастьем. — Ты принадлежишь только мне…
— Обойдешься! — воскликнули за спиной. — Вяжи, говорю… нормальных мужиков и без того мало, а еще со всякими тут делиться…
— Ты…
— И ты… что ты сделала с ним?!
С Артаном.
Ариция. Имена. Если собрать все имена, то Артан получит свободу… или нет? Брат. Библиотека. Ночь. Ритуал. Старое зеркало… зеркало очень старое. И лицо.
— Здравствуй, мальчик, — он видит её. — Ты… кто?
Он назвал имя.
И она рассмеялась. А потом спросила, чего же Артан хочет. Он ответил.
— Я… не обещал тебе, — сглотнув, сказал он. — Ничего не обещал… и я не твой… я пришел, но я не твой.
В темных глазах горело пламя. И душа плакала, на сей раз от боли. А пальцы разжались, и меч выпал. Он звякнул о камни, чтобы в следующее мгновенье оказаться в руке светловолосой хрупкой девушки. Той самой, что еще мгновенье назад оттолкнула грязного мальчишку.
И сильно толкнула.
Мальчишка покатился, но вскочил на ноги, зашипел, готовый броситься снова. Но был перехвачен степняком.
Лицо же девушки исказилось.
— Сердце! — взвыла она. — Ему надо вырезать сердце.
А потом кинула клинок.
Тяжелый клинок.
Древний.
И неприспособленный для кидания. Однако он мелькнул серебряной искрой, чтобы пробить тяжелый доспех и войти в грудь того… того, кого Артан ненавидел.
Или нет?
Он…
Не её мальчик.
Он свой собственный…
Брунгильда.
Воинственная дева с Островов. И за нею — Мудрослава Виросская, высокий лоб которой перечеркивает царапина.
Память возвращалась, вся и сразу, та, в которой библиотека и таз с водой. Кровь, что в нем расползалась. Мамино зеркало. Она потом и не вспомнила, что у нее подобное имелось-то. Не важно. Главное, теперь он помнил все.
И демона.
И…
Глупец. От судьбы не уйдешь, да и не надо. Артан поправил корону, скинул мягкую ткань, которой его пытались опутать. И та повисла, подобно плащу из красной шерсти.
Вытер нос.
Гер-р-рой, называется. И решительно переступил через черту.
— Что ты…
— Я пришел, — сказал он в нечеловеческие черные глаза. — Ты хотела, и я пришел. Зачем я был тебе нужен?
Глава 46 В которой мир снова сотрясается
«И заплакала тогда дева. И сказала так: «Возьми мои слезы, но спаси его». И услышана была. Взяла тогда ведьма девичьи слезы, отчего стали глаза девы светлыми да слепыми. Взяла её горе, отчего закаменело сердце. Взяла причитания, и сделался хриплым нежный голос. Сотворила она зелье горькое, влила в онемевшие губы. И ожил юноша. И открыл глаза…»
«Сказка о коварной ведьме и несчастной красавице Асгайль, отдавшей себя, дабы оживить возлюбленного».
Я… я увидела, как Ричард умирает.
Точнее видела. И… и ничего не могла сделать. Я стояла. Я слушала. Я… я смотрела в глаза, которые затягивались тьмой. И чувствовала, как становится её больше и больше, как поднимается она из самых глубин, страшная, всепоглощающая.
— Ричард… — я только и могла, что позвать по имени, да и то не услышал.
Никто-то никогда меня не слышал. Так почему должно быть иначе?
Ричарда не было.
Никогда…
Или не стало тогда, когда она обманула…
— Ты соврала. Он должен был жить! — я смотрела на существо, которое… которое было демоном. И вовсе не там, в круге, запертым.
Оно стояло рядом.
Оно…
Оно смотрело на меня. С интересом. С таким вот холодным жадным интересом, от которого кисточка на хвосте поседела.
— Он жив, — ответила демоница. — Они оба жили. Просто там был тот. Здесь другой. И…
Я сумела отвести взгляд.
Надо что-то… что-то сделать надо! Как? И кому… и что сделать-то? Если так… если Ричард… если поцеловать? В сказках поцелуи всегда помогали. А здесь… тоже сказка, только страшная до одурения.
И демоница смотрит с жалостью.
— Что вы… — я покосилась на принцесс, которые… суетились, то ли отношения выясняя, то ли пытаясь пробиться сквозь границу круга. Там высилась одинокая фигура Светозарного.
Его даже жаль не было.
Он тоже лишь фигура на чужой доске.
— Что ты… с ним сделаешь.
— Ничего. Но… мой сын тоже имеет право на жизнь. Имеет! — её крик заставил отшатнуться и зашипеть. — Собираешься бросить вызов?
— Да.
Глупость.
Я… что я могу? Да ничего не могу. Я слабая. Я даже в школе не дралась. И рог сломан. Она сильнее меня. Многократно. И… и это не имеет значения.
— Я не отдам тебе его…
Прозвучало пафосно и уныло. И демоница рассмеялась. А потом щелкнула пальцами, и я утратила способность двигаться.
— Бери, — сказала она. — Её. Всех. Ключи здесь. Открой врата и…
— Сердце! — крикнул кто-то, громко так, что заглушил демоницу. А потом вдруг тьме стало больно. Я услышала эхо этой боли. И увидела, как из самого сердца Ричарда вырастает клинок.
Больше он не казался ржавым.
Он…
Он сиял, и свет этот причинял боль. И демоница закричала. И я тоже закричала. В жизни не подумала бы, что могу так кричать. Но боль…
— Это… это тебе за мою мать! — прохрипела та, которая украла лицо Теттенике. — И за меня тоже… за то, что ты с нами сделала.
От крика древние стены захрустели.
Или это не крик, а тьма, что растекалась по полу, разъела мрамор. Посыпалась мелкая крошка. И огромные стебли шиповника пришли в движение. Кажется, слева с хрустом рассыпалась колонна.
Кажется…
— Ричард!
Он
