Наследница солёной воды - Кэссиди Кларк
«Пожалуйста, не дай мне наблевать на Жрицу».
Он догадывался, что Богиня Смерти нечасто слышала такую просьбу.
Рука матери на его спине и рука отца на плече — вот всё, что поддерживало его в тот первый день. И эта первая молитва привела к тысячи других — ни одна из них не была такой отчаянной, как эта, повторяемая в его голове, пока он бежал через замерзшую долину. Ни одна из них не была такой пылкой, как та, что вырывалась в рыданиях между судорожными вдохами: «Не она. Не она. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, только не она».
Боги, как он позволил этому случиться?
«Я дам тебе что-то ещё. Что-нибудь ещё. Ты получишь всё, что попросишь у меня. Но не её».
Его ноги едва касались земли, когда он мчался через окруженную горами долину, и это всё равно было недостаточно быстро для него. Для неё. Небо стремительно меняло цвет с оранжевого на серый и чёрный, ночь скрывала свидетельства кровопролития, которое они учинили сегодня, и это должно было быть утешением. В конце концов, Никс был королевством ночи. Это был их дом.
Но на этот раз это только подстегнуло его бежать быстрее, паника накатывала вместе с пульсом, рука пульсировала от боли. Она снова была слабой, онемевшей и покалывающей, как на следующий день после того, как он был ранен. Вероятно, ничего хорошего это ни сулило, но у него не было времени беспокоиться об этом. Наступала ночь, и если он заблудится в темноте, то никогда не найдёт палатку. Сорен ускользнёт от потери крови, шока или гипотермии — в зависимости от того, что похитит её раньше.
Дышать. Дышать. Дышать. Это был не столько приказ самому себе, сколько мольба, прошептанная боевой подруге, которую он оставил позади, пропитанную собственной кровью, с неподвижным смеющимся ртом, бледным от холода.
Следующий вдох, который он сделал, превратился в рваный всхлип, звук, приглушённый стуком крови в голове и хрустом снега под ним.
— Ты будешь жить, — молился он между вздохами.
Молился ей, своей Сорен, а не своей богине, возможно, первый еретический поступок, который он когда-либо совершил. Первый из многих, на которые он, возможно, был бы готов пойти, если бы это удержало её здесь.
— Ты будешь жить.
Не вопрос, не мольба. Приказ.
— Послушай меня хоть раз: ты будешь жить, или, помоги мне, я убью тебя сам.
Боги, он бежал недостаточно быстро. Его легкие горели, каждый вдох был хриплым, в то время как он торопил, торопил себя…
Вон он. Свет фонаря мерцал вдалеке, разрезая кромешную никсианскую ночь. Он бросился к палаткам, крича о помощи. Все прекратили свои дела и уставились на него, как на какое-то привидение. Только когда он опустил на себя взгляд, он понял, что был весь в крови, и выглядел так, будто сам умирает.
— Кто-нибудь, помогите, — выдавил он, согнувшись пополам, положив руки на колени, пытаясь набрать достаточно воздуха, чтобы объясниться. — Это… принцесса… Сорен…
Два врача в одно мгновение вскочили на ноги. Старший, мрачный и бледный, выпалил:
— Веди нас к ней.
Если путь до палатки занял столетие, то обратный путь был вечностью. Врачи обогнали его, когда его силы ослабли, но всё было в порядке. Лишь бы они добрались до неё, лишь бы спасли её…
Они перестали бежать.
Элиас резко остановился между ними, отчаянно пытаясь втянуть воздух в свои опалённые лёгкие.
— Что вы делаете? Мы почти…
То немногое дыхание, которое ему удалось собрать, улетучилось, когда он увидел представшую перед ними картину.
Окровавленная трава и талый снег. Залитый кровью валун зловеще озарён светом фонаря. Пустые, выброшенные доспехи.
Она исчезла. Не умерла — исчезла.
Мир ушёл из-под ног Элиаса, ужас впился острыми когтями в каждую его кость. Нет. Нет. Нет, нет, нет, нет, нет…
— Может быть, её нашел кто-то другой, — услышал он свой голос. — Может быть, кто-то нашёл её и отнёс в палатки…
«Или она умерла, — пробормотали его мысли. — Она умерла, и они утащили её вместе с остальными телами. Может быть, она уже горит».
Мир накренился на бок, ещё больше, сильнее…
Элиас рухнул на колени.
ГЛАВА 6
СОРЕН
Иногда, в самые одинокие и тёмные ночи, Сорен снился её отец.
Почти всё о её первой семье было потеряно из-за дыма и времени, её память затуманилась после травм, полученных в ночь пожара. Но она помнила, как его борода царапала её лицо, когда он целовал её, какой высокой она чувствовала себя, когда он нёс её на плечах, и как, если она правильно хныкала, надув губы, могла выпросить разрешение не ложиться спать.
Эти ночи были её любимым временем. Отец прижимал её голову к себе и гладил по волосам, в то время как её веки тяжелели, его голос рокотал глубоко в груди, он бормотал сказки о других королевствах и прекрасных принцессах, пел колыбельные о звёздах и море и о вопросах, оставшихся без ответов.
Все воспоминания, которые она обнаружила, прятались глубоко в её сознании, возвращаясь через сны и смутные мысли. И здесь, в этом тёмном месте между жизнью и смертью, она снова нашла его.
— Папа. Папа. Папа, папа, папа, папа, ты меня слушаешь?
— Я всегда слушаю тебя, Солнечный лучик. Дай мне минутку, и тогда я весь твой.
Сорен ухватилась за край отцовского стола и перегнулась через него, её косы задели свежие чернила, написанные на пергаменте, окрасив края волос в чёрный цвет. Надежда порхала между её рёбер, как нервные бабочки, пока она осматривала беспорядок.
— Это для моего праздника?
Она не могла вспомнить, как выглядела комната, или какой работой занимался её отец, но она никогда не забудет, как утомляла его работа. В тот день он склонился над стопкой конвертов, некоторые из которых были поспешно разорваны, другие отброшены в сторону с неповреждённой восковой печатью. Его густые медно-рыжие волосы были собраны в небольшой узел на затылке, удерживаемый золотой заколкой с изумрудами, которую Сорен отчаянно хотела стащить для своей шкатулки с драгоценностями, а очки сползли на самый кончик носа, угрожая упасть прямо с его лица в письма, которые он читал уже несколько часов.
Он тепло улыбнулся ей, глядя на свою работу, но его карие глаза были прищурены и остекленели. Он всегда щурился, когда уставал.
— Парочка. Но большая часть относится к другим вопросам.
Она быстро вздохнула, изо всех сил стараясь скрыть своё разочарование. Но менее послушная сторона
