Щепотка пороха на горсть земли - Дарья Андреевна Кузнецова
— Забоку?..
— Луга сенокосные. Вдоль них дорога на прииск идет, а дальше выпасы. Вот он в падушке у дороги лежал, там ручей мелкий, частью в нем даже.
— Падушка? — уточнил Дмитрий и улыбнулся. — Почему в Рождественске никто так не разговаривает?
— А там больно много офицеров из столицы, с правильным выговором, — вставил Игнат насмешливо. — Овражек это. Падь у нас — ущелье, а падушка, значит, овраг. А то и канава. Но там скорее овраг.
— Да. Овраг, неглубокий, но обрывистый, — поддержала Анна. — Решили, что его упыри задрали — там и кровищи было, и разодрано все в клочья, руку оторвали, лицо тоже обглодали и полчерепа сковырнули. Они у нас тут любят мозгами полакомиться, правда, человечьими редко выпадает…
— Погодите, — встряхнулся Косоруков, слегка осоловевший от таких рассуждений из уст молодой девушки. — Вы что, всерьез уверены, что его обглодали упыри?
— Я же говорила, их тут с войны полно. А что ж ваш судебный врач понаписал?
— Что причина смерти — выстрел с близкого расстояния дробью, а все прочие повреждения нанесены посмертно. Наверное, он не пытался выяснить, кто именно его объел… Я решил, про упырей была шутка, — растерянно пробормотал он. — Но никаких жалоб вроде не было, на нечисть и нежить быстро реагируют, особенно если ее много.
— А чего на них жаловаться? Не мешают же, — пожала плечами Анна, и в ее глазах было такое искреннее непонимание, что Дмитрий не нашелся с возражениями. — Они в город не лезут, земля освященная, куда им. Боятся. А за городом ночью никто не ходит, ну разве что пастухи, бывает, на дальние пастбища уходят. Но против мамонта и так ни один упырь не попрет, а у нас им еще и бивни не подрезают, как в городе. Упыри тоже хоть и дохлые, но соображают.
— Но ведь это упыри, — предпринял еще одну попытку Дмитрий.
— Да ладно тебе, — махнул рукой Игнат. — Что они, не люди, что ли?
Этот оксюморон окончательно завел разговор в тупик, поэтому Косоруков предпочел вернуться к выяснению деталей происшествия, не связанных с нежитью, и потрясающей гречке с потрохами, которую ему принесли на второе. Кому эти потроха принадлежали раньше, он благоразумно решил не спрашивать, а то с подобным отношением к упырям можно было ждать разного.
Деталей оказалось немного, но зато почти что из первых рук. Потому что мальчишка-пастушонок помчался сразу к госпоже Набель, та отправила вестового в Хингу за полицией, потому что своих городовых в Шнали за ненадобностью не было, взяла лошадь и поехала смотреть что и как, прихватив по дороге первого попавшегося горожанина с телегой — не оставлять же труп гнить в овраге пару дней до прибытия полиции.
И так легко она об этом рассказывала, что Дмитрий, как ни старался сдерживаться, все равно то и дело недоверчиво поглядывал на собеседницу. Симпатичная молодая девушка, явно с воспитанием и образованием — наверное, лучшим из того, что можно было получить в этом диком углу. Но когда она преспокойно начинала рассуждать о повреждениях объеденного трупа, не теряя от этого здорового аппетита, хотелось потрясти головой и прочистить уши. С таким выражением лица стоило бы о видах на урожай рассуждать, а не о том, что упыри выжрали бедолаге потроха. Косоруков многое повидал в жизни, но и ему от описания делалось неуютно.
Но зато теперь крупнокалиберный Торк в кобуре на девичьем бедре не выглядел чужеродным.
Однако назвать это болезненным смакованием подробностей тоже было бы неправильно. С хладнокровием судебного врача Анна рассказала о том, на что обратила внимание, похвалила полицейских, что сумели найти там повреждения от дроби. Опять подтвердила, что лошадь и вещи пропали бесследно.
Пропажи проверяющего никто не хватился по простой причине: на прииске знали, что он уехал засветло, и были уверены, что добрался до города, а в городе решили — заночевал там, в конторе, это порой случалось. Упырей Шалюков боялся и в ночи ни за какие коврижки никуда бы не поехал. Так, например, в предпоследний вечер его жизни вернулся уже в сумерках, чем был страшно напуган: лошадь захромала, так что он натерпелся страху. На следующий день с выездом опять замешкался, потому что утром пришлось показывать лошадь коновалу и менять подкову. Да и вообще в то утро был непривычно взволнованным и даже как будто слегка испуганным. Заутреню в церкви отстоял полностью, хотя раньше службы посещал редко и точно не по утрам, за завтраком накормил местного забулдыгу Хрюна — милость сделал, как будто о душе задумался. То есть напугался всерьез.
А вот один ли поехал, не говорил ли чего приисковым о назначенных встречах, — это предстояло выяснить.
Но на прииск, послушавшись совета местных, Дмитрий решил ехать завтра по холодку. Тут было сравнительно недалеко, но если отправляться сейчас — ночевать пришлось бы там, да и не поговорить ночью со старателями. А сегодня можно было сделать кое-что полезное в городе.
Например, поговорить с управляющим здешнего банка и заглянуть в приисковую контору. Причем Дмитрию очень понравилась идея трактирщика не распространяться пока среди приисковых о цели прибытия, для начала осмотреться. На работу, например, наняться, раз уж он — неприкаянный сослуживец Милохина. На старателя не потянет, а вот в охрану можно и попробовать. Должна же там быть охрана, не могут же решительно все наплевательски относиться к безопасности. Ладно упыри, но, когда речь идет о золоте, не стоит забывать про обычных бандитов.
— И много тут золота добывают? И самое главное, как на прииске контролируют, чтобы старатели себе ничего не прикарманили?
— Да много ли там прикарманишь, — хмыкнул Игнат. — Ты что думаешь, они там золото кусками величиной в кулак собирают? Шлих моют, песок такой черный, потом на месте на заводике его очищают, это по-умному аффинажем называют. И вот там уже золото. А если кому из старателей самородочек попадется — так это чистое везение, редко такое бывает, а чтобы самородок приличного размера — так вообще пару раз на моей памяти. Но как к нам железную дорогу построят, так там вообще другая жизнь пойдет, — поморщился он, явно не радуясь перспективе этой новой жизни.
— А что, собираются?
— Лет тридцать уже строят, еще не начали, —
