Медвежья кровь - Елена Синякова

Лучше было об этом не задумываться.

В тот момент я понимала только, что этот человек далек от понятия «хороший», и это мало добавляло энтузиазма для того, чтобы попытаться вылечить его.

До этого момента я вылечила зайца. Лису. Подкармливала лосей зимой. Грела и спасала снегирей.

Но еще ни разу не пыталась поставить на ноги преступника.

Смотрела на него и понимала, что не прощу его смерть.

Не потому, что было жаль его, нет.

Просто с мыслью о том, что я допустила чью-то погибель, мне потом предстояло жить и мучиться до своей смерти.

Не я дала ему жизнь, не мне было решать, когда и как он умрет.

— …Это будет сложно, — пробормотала я, с тоской думая о том, что где-то в лесу меня ждет раненый медведь, а теперь я не могла оставить этого человека, чтобы помочь тому, кому хотело помочь мое сердце совершенно искренне.

Нужно было собрать волю в кулак и просто действовать.

Для начала его нужно было как-то обмыть, чтобы понять степень и количество его ран и отчего он был настолько слаб, что даже потерял сознание.

Только судя по тому, СКОЛЬКО грязи было на этом мужчине, проще было протянуть в дом шланг и шоркать его половой щеткой.

Но, чтобы он при этом не околел и ко всему прочему еще не простудился, для начала нужно было что-то решить с дверью.

Поднять я ее не смогла.

Но чтобы холодный ночной воздух не так легко и запросто входил в дом, занавесила вход несколькими одеялами, вернувшись к тому, кто продолжал лежать на полу, тяжело дыша.

Касаться его было самой настоящей мукой.

За своим страхом и ненавистью к мужчинам я не видела ни красоты его тела, ни того, как оно сложено.

Думала только о том, что он просто огромный.

И что против такого ничего не поможет, потому что даже не самый большой и внушительный по размерам мужчина способен сотворить много зла, а ты не сможешь с этим ничего поделать только потому, что будешь до нелепого слаба.

Набрав в таз теплой кипяченой воды, я протирала мужчину тряпкой, стараясь не разбудить его от этого жуткого сна, потому что меньше всего хотела общаться и уж тем более смотреть в его глаза.

Но по мере того, как грязь смывалась, я начинала хмуриться все сильнее и сильнее.

Вода в тазу становилась алой. От крови.

Он был просто весь в крови!

Словно искупался в страшном кровавом источнике.

Сомнений не было, кровь была его — и теперь я не понимала, как он не умер ранее от такой страшной кровопотери.

Вторым жутким откровением, от которого у меня прошел мороз по коже, было то, что, кажется, его мучили.

Возможно, даже пытали.

Как я это поняла?

По мере того как кожа становилась чистой, проступало все больше и больше ран.

Одни были резаными, с ровными краями и запекшейся кровью, словно мужчину высекли.

От порезов ножом или чем-то острым таких ран не будет.

Другие выглядели проколами, края которых хоть и были крошечными, но кожа вокруг стала синевато-багровой от воспаления. Очевидно, что они были очень глубокими.

Но самыми страшными были те, что я обнаружила на спине и даже на голове, где его черные волосы были выстрижены полосой: глубокие, словно послеоперационные, но не просто сшитые, а скрепленные железными скобами, которые обычно можно увидеть на мебели.

А еще между лопатками я обнаружила то, отчего ком встал в горле.

Какое-то изображение. Странное, необъяснимое.

Это не была татуировка.

Скорее, шрам от ожога.

Так могло выглядеть только клеймо, которым прижигали кожу, оставляя след в виде шрама. Эта рана еще даже не затянулась, значит, это зверство происходило не так давно.

А еще два пулевых ранения. На спине, в области лопатки, и на ноге.

Жуткое зрелище.

Просто уму было непостижимо, что происходило с ним, и как с этим набором ранений он в принципе был способен двигаться.

Ушло пять тазов с водой, прежде чем я смогла обмыть его хотя бы отчасти, потому что с большим трудом смогла повернуть его на бок.

Он так и не приходил в сознание. Только дышал тяжело и хрипло.

А я кривилась от омерзения каждый раз, когда приходилось касаться его и видеть полностью обнаженным, но упорно делала то, что должна была.

Спасала. Как умела.

— Как же я смогу?..— выдох получился с дрожью, потом что теперь, видя все ранения, я понимала, что моих сил будет недостаточно, чтобы помочь ему. И тем более вылечить.

В нашей аптечке было много лекарств на все случаи жизни, но, черт побери, я не была даже медиком, чтобы сообразить, что именно ему дать, помимо обезболивающего и антибиотиков!

— …Куда…ты?..

Я дернулась всем телом, снова слыша его голос.

Такой низкий и необычный, что холодок пробегал по коже.

Он говорил словно с рычанием, произнося каждую букву как-то странно. Четко, правильно, но вместе с тем так, будто ему это было непривычно. Так обычно говорят иностранцы, пытаясь выговорить все, как их учили.

— За врачом. Я не смогу справиться одна!

Ведь был без сознания, но стоило мне только подняться на затекшие ноги и сделать шаг в сторону двери, как он каким-то чудом очнулся и даже смог заговорить.

— Никаких врачей!..

Вы только посмотрите на него!

Без пяти минут присмерти, а еще умудряется ставить мне условия!

— У тебя два огнестрельных ранения! И еще целый букет из того, что нельзя вылечить, протерев марганцовкой и залепив лейкопластырем! А я не медик! Я даже таких ран не видела!

— Никаких, мать их, врачей!

Он рычал.

Рычал!

Указывал мне, будучи не в состоянии не то что подняться,