Любовь на руинах (СИ) - Иванова Ксюша

— Как же ты пешком-то ходишь здесь?

Он пожал плечами и ухмыльнулся:

— Это еще цветочки. Дороги знать надо.

— И что, до Москвы доходил?

— Было дело… И до Москвы… и не только. Я умею быть незаметным.

Степка с интересом смотрел на него:

— А интересные истории когда-нибудь случались?

Странник покосился на меня и сказал:

— В другой раз расскажу.

Старался сосредоточиться на дороге и думать, думать, просчитывать все возможные опасности. Но вскоре начало отвлекать спектакль, разыгрывающийся на заднем сиденье. Ловелас выспался и начал бодро и настойчиво делать то, что умел лучше всего — клеить Рыжую.

Димон рассказывал Степке какую-то историю из своей молодости. Но я этого практически не слышал. Зато замечательно слышал разговор сзади.

Давид:

— Блядь, я все еще сплю? Или умер и попал в рай? Ты откуда, милая девушка?

Рыжая:

— Отвали, прошу тебя!

Но Давиду такие ответы нравились больше, чем обычное восхищение женского пола, которым он был избалован сверх всякой меры. Он осклабился белозубой улыбкой, которая даже мне в зеркало заднего вида показалась вызывающе радостной.

— О, как же я рад, что командир решил взять с собой именно меня! Ты тоже не пожалеешь, солнце! Точно! Именно так тебя и бзуду звать!

— Что-то сегодня мне "везет" исключительно на самовлюбленных озабоченных идиотов!

— Не боишься так выражаться, девочка? Я все-таки мужчина и могу тебя запросто отшлепать!

Угрожал, вроде бы, да только говорил ласково и с улыбкой — запал на нее, сволочь!

Рыжая:

— Вы мужики только и умеете, что физической силой доказывать свое превосходство и получать желаемое. А нормально, по-человечески, вести себя можете?

Давид:

— Можем. Только не тогда, когда наше бедро вплотную к вашему… бедру прижато…. Вот как сейчас мы с тобой. Так, я вообще ни о чем нормальном думать не могу.

Рыжая:

— Вот поэтому я ненавижу мужиков.

Давид:

— А я просто обожаю баб!

Слушал! Запрещал себе. Но слушал треп своего бойца и выходил из себя. Что ж правда такие они озабоченные? Чего они к ней пристают так настойчиво? Что других женщин нет? Ну, допустим, Странник к ней не равнодушен, кто его знает, какие там у них отношения были раньше. Но Давид? Ему что баб мало? Наших половину точно перепробовал! Хотя, чему удивляться — такова его реакция на любую.

Давид то замолкал, то начинал свое наступление на девчонку снова. Димон осторожно расспрашивал Странника. Я рулил, глядя по сторонам.

Много лет назад, еще с отцом, я ездил из родного Санкт-Петербурга в Москву. Конечно, многое забылось. Но ощущение, воспоминание того факта, что мы проезжали тогда густонаселенные, обжитые людьми, места, оставалось до сих пор. Сейчас же я видел ужасающие картины разрухи и запустения. Казалось, что люди и близко от проезжаемых нами мест не живут. Остатки ржавой, изувеченной техники — с нее поснимали все, что только могло пригодиться, полуразрушенные дома в заросших деревьями, кустарниками и бурьяном селах и городах — производили ужасающее впечатление.

— Командир, мы и ночью будем ехать? — Димон спросил, но об этом я уже и сам давно задумывался — стремительно темнело.

— Я думаю, что ночью по незнакомой территории ехать слишком опасно. Странник, что скажешь?

— Ты прав, командир, — понравилось ему, что за советом обратился, вон как приосанился, преисполнился чувством собственной значимости. — Километров через пять деревушка будет недалеко от дороги. Там один мой кореш живет. Приютит, если хорошо попросим.

10. Рыжая

Если бы это было возможно! Была бы я в машине сейчас совсем одна! Я бы плакала, рыдала бы свернувшись клубочком на жестком заднем сиденье этой фырчащей, похожей на маленький танк, машины. Страшно смотреть на серую мрачную картинку окружающей действительности. Просто страшно.

Я привыкла к Питеру. Да, знала, что у нас все плохо. Но что настолько! Все вокруг серое и мрачное: буйно разросшиеся деревья и кустарники, превратившаяся в страшное месиво дорога, моросящий дождь, собаки эти, больные несчастные люди, никому не нужные, доживающие свои последние дни..

А еще… этот красавчик с внешностью этакого восточного актера, даже небольшая бородка не портила нисколько. Какой же приставучий, какой настырный! Да поздно тебе, дружок, бисер перед свиньями метать — не дрогнуло сердце ни на минуточку… И ни бородка твоя, ни карие с поволокой глаза не изменят моего отношения. Вот такими мыслями сама себя развлекала. Ну и посматривала в зеркало заднего вида на водителя. Иногда ловила на себе его ответный задумчивый взгляд. Руки на руле — сильные пальцы, аккуратно обстриженные ногти, темные волоски на запястьях. Хоть бы этот, сидящий сбоку павлин сладкоголосый, не заметил, как я на Яра пялюсь!

Начинало темнеть. Я, конечно, помалкивала. Но становилось немного жутко — по обе стороны от дороги густые непроходимые заросли… Кто в них сидеть может? Да кто угодно — и люди, и звери всякие! Ужас! Неужели мужики рискнут ночью ехать? Но нет, к счастью, свернули с главной дороги на узкое подобие грунтовки. По небольшому лесу буквально через десять минут выехали к деревушке. К бывшей деревушке. Сейчас от множества деревянных домиков, стоящих в ряд вдоль леса, осталось целыми всего несколько. Остальные — полуразрушенные, с заколоченными окнами. Зачем забивают их? Никогда не понимала этого — все равно, кто желает войти, тот войдет!

Выйти из машины было сродни подвигу — все тело затекло, ноги гудели, как будто я не ехала, а шла пешком целый день. Огляделась кругом — не покидало ощущение, что из лесной чащи кто-то наблюдает, следит за нами. Не хотелось бы мне здесь жить. Но ведь кто-то же живет!

Странник открыл мудреную задвижку, просунув руку между двумя близко прибитыми, но все же имеющими небольшую щель, досками в воротах, легко запрыгнул на высокое крыльцо, игнорировав ступеньки и забарабанил в дверь. Яр и его люди осматривались, держа оружие в руках. За домом стоял небольшой сарайчик, из трубы на крыше которого столбом вверх уходил дым. Баня, что ли? Вот это да! Открывать нам не спешили, но шторка на окошке дернулась — правильно, гостей в наше время нужно сначала разглядеть, как следует, а уж потом в дом пускать…

Странник сунул в окно свою наглую физиономию — мол, смотри, это я пришел! Дверь, спустя мгновение, открылась. На пороге стоял высокий худощавый пожилой мужик с длинной и жутко грязной бородой, лицо его было обмотано старым шарфом, чуть топорщащимся в районе щеки. Тело поверх одежды и мехового жилета, замотано еще одним шарфом — шерстяным, когда-то бывшим полосатым.

— Странник, опять ты? Ну только неделю назад же был? Чего приперся?

— Тебе, Ванька, спасение привез! Пляши давай и в хату зови!

— Какое спасение? Водку что ли?

— Дурак! Доктора привез. Щас осмотрит тебя.

Старик посторонился, впуская в дом и с любопытством, живыми, ярко-синими глазами осматривая сначала меня, а потом остальных.

В доме было, на удивление, чисто. В центре комнаты — сложенная достаточно топорно, видимо, самим хозяином, печка. На ней чугунок, источающий аромат вареной картошки. В животе сразу же заурчало. Организм напоминал, что хоть раз-то в день кушать нужно, чтобы не помереть от голода. Мужики разошлись по комнатам, игнорируя возмущенные возгласы хозяина, осмотрели все, потом вернулись в кухню снова.

— Все чисто, кажется, — констатировал факт Медведь.

— Хозяин, — Ярослав обратился к старику. — Разреши переночевать у тебя.

— Переночевать? Да где ж я вас всех размещать буду? На полу что ли?

— Да хоть и на полу. Мы не балованные.

— Ну, если на полу — то пожалуйста! — мужик разговаривал с Яром, но глаза его настойчиво прощупывали каждого, как будто чего-то искали. — А где же ваш доктор?

Вон, оно что! Сильно прижало-то! Судя по щеке перевязанной — зуб болит невыносимо.

— Я — доктор, — пришлось обратить на себя внимание, потому что меня из своего списка на должность врача, старик, видимо, вычеркнул сразу же, как увидел.