Семь ступеней в полной темноте (СИ) - Фром Пвел
Сольвейг, брезгливо поморщилась. Тело уже начинало чесаться и раздражающе подзуживать. Он был прав, на этот раз. Хоть она и не сильно любила воду, сделать это было необходимо. Вцепившись в несущую балку, она, скребя когтями соскользнула вниз, приземлившись на свой табурет.
Он подал привычно руку, забыв с кем имеет дело. Бестия, не знакомая с людским этикетом, вдруг оступилась, и рефлекторно вцепилась в его кисть.
Он вскрикнул от неожиданности. Скулы вздулись от напряжения, а другая рука сжалась в крепкий кулак. Но он ее не ударил. Молча стерпев обжигающую боль, он резко выдохнул, потом еще раз. Словно спуская пар наружу.
— Я не хотела…
Он схватился за ее кисть и жестом приказал молчать. Потом медленно, один за другим, извлек ее острые когти из своего тела. Присев на пол, он зажал раны здоровой рукой, и сидел так, пока боль не утихла. Сильвой хотела прикоснуться к нему, но побоялась поранить снова.
— Я правда не хотела — прошептала она, присев рядом.
— Верю — процедил он сквозь зубы. И посмотрел ей в лицо.
Сольвейг смотрела на него, и впервые в ее лице он увидел, тень сострадания. Сострадание, у нее? Что-то новое в этом мире… Но, когда взгляд ее упал на рану, все переменилось. Его кровь уже просочилась сквозь пальцы и капала на пол.
Кузнец с интересом наблюдал, происходящие в ней перемены. Как расширяются ее зрачки… как нервозно поджимаются губы… учащается дыхание… Как умоляюще смотрят на него ее глаза.
— Черт с тобой! Хуже уже не будет…. На!
Он протянул ей раненую руку и отвернулся. Она мягко взяла его предплечье одними ладонями. Из пяти его ран сильно сочилась лишь одна. Прикрыв глаза, она мягко сомкнула свои горячие губы. Теплая, пьянящая кровь медленно наполняла ее рот, смешиваясь со слюной. Желание впиться зубами было выше ее сил, и она слегка прикусила кожу. Смакуя его кровь, словно молодое вино, она не позволяла ей протекать дальше. Наконец, она сделала первый глоток. Первый и последний… Она знала, что, попав в рану ее слюна свернет кровь и она остановится. А потому, взяла столько, сколько успело просочиться.
Тщательно облизав ранки, она нехотя отстранилась.
— У тебя очень вкусная кровь… я взяла совсем немного.
Осмотрев тыльную сторону ладони, кузнец пошевелил пальцами и тяжело вздохнул.
— Ну взяла, и взяла… можно сказать — день прожит не зря.
Сольвейг опустила глаза виновато и присела на колени рядом с ним.
Не рискнув промывать ранки водой, он достал длинную льняную полосу из маленького сундука и плотно намотав на руку протянул ей. Сольвейг чиркнула коготком, и ткань разделилась надвое. Завязав крепкий узел, кузнец посмотрел на нее, с укором.
— Ну что? — спросил он беззлобно — Мыться будем?
Она кивнула головой и тихо всхлипнула.
— О… это еще что?
Она отвернулась от него, чтобы не показывать навернувшихся слез.
— Зачем ты терпишь меня? Ты слышал, что сказал Хаук… Я редкая тварь!
Кузнец встряхнул чистое полотенце и пожал плечами.
— Ну и что?
— Я убиваю людей ради забавы… а ты возишься со мной. Почему?!
— А почему бы нет? — улыбнулся кузнец.
— Не играй со мной! Я хочу знать!
Арон нагнулся и потрогал воду в ведре.
— У… Твоя вода совсем остыла… Я согрею еще, а потом, если хочешь, мы поболтаем.
— Скажи сейчас! — она схватила его за руку, но тут же отпустила, поняв, что снова оставила ранку.
— Позже, — тихо сказал Арон, облизнув порезанный палец, — когда я вернусь. Постарайся не наследить тут…
Когда он ушел, Сольвейг залезла в кадушку с ногами и сжалась в комочек. Слезы почему-то текли и текли, хотя она не хотела плакать. Вот только было почему-то очень обидно. Не от чего-то конкретного, а так, вообще. Обидно и все…
Глава 8
Солнце светило в окно, в комнату то и дело заглядывали любопытные птицы, цепляясь за створки ставней. Теплый ветер порывами обдувал плечи и будоражил кончики крыльев. Кузнец бренчал посудой где-то внизу. А она сидела и задавала себе вопросы, на которые не могла найти ответа.
Наконец, он вернулся. Разбавил воду и ни слова не говоря, аккуратно облил ее плечи из черпака. Затем голову… Спину… Ноги… Вода была теплой и приятной. Присев рядом на табурет, он облил ее голову душистым травяным варом и запустил свои длинные пальцы в ее спутанные волосы. Она закрыла свои глаза и доверилась его сильным, надежным рукам. Она чувствовала, как они скользят по ее волосам, как старательно трут ее спину, и плечи. Как тщательно промывают каждый ее пальчик и коготок. Как мама делала это в детстве. Так же мягко, и почти любя.
Только, когда его ладони касались груди, бедер или живота, ощущения были совсем другие. Он делал это с усилием, чтобы оттереть грязь, но, как то, осторожно. Чтобы не сделать больно. От этого груди ее наливались соками, а внизу живота разливалось приятное тепло. То же самое было когда он омыл ее в первый раз, но не было так спокойно… И не лень ему было мокрой щеткой вычищать каждое перышко на крыльях, а потом просушивать их чистыми полотенцем. Это тоже было приятно, и так необычно…
Закончив с крыльями, кузнец расправил их вширь, и окатил ее чистое тело остатками воды. Потом бережно, как ребенка, переставил ее на чистый пол и насухо обтер полотенцем с ног до головы. Выплеснув грязную воду в окно, он составил все в угол и усадил ее к столу.
Когда он вышел в очередной раз, она встала во весь свой рост, и встряхнула влажные крылья. Растопырив послушные перышки, она сладко потянулась и замерла… Легкий ветерок продувал ее словно насквозь, напомнив радость свободного полета. Она представила, что снова парит в небесах, влекомая восходящими потоками. Не выслеживая, врага, не пикируя с боевым кличем… а просто паря. Наслаждаясь полетом.
Открыв глаза, она вернулась на землю. Кузнец стоял, прислонившись к перилам, задумчиво разглядывая ее со стороны. В руках у него была все та же корзинка и закопченный котелок с чем-то вкусным. Сольвейг вдруг поняла, что давно уже хочет есть. Солнце то уже перевалило за полдень, а ее еще не кормили…
— Твои крылья уже не болят?
— Почти нет… но я еще не скоро встану на крыло…
— Чистой быть лучше, да?
— Да — шепнула она — А когда ты еще помоешь меня?
Он задумался на минуту…
— Когда от тебя снова начнет вонять.
— А если я замараюсь? — оживилась она.
— Я понял к чему ты клонишь… ладно, если ты хочешь, будешь мыться два раза в неделю, как я, а на ночь обтираться влажным полотенцем.
— Сегодня тоже полотенце будет? — уточнила она.
— Будет, будет… вздохнул он. — Ты есть собираешься?
Она энергично закивала головой.
— Ну тогда садись, у нас будет поздний завтрак…
Сегодня кузнец приготовил густую мясную похлебку. Она была очень горячей, но на вкус просто изумительной! Есть ее ложкой было так непривычно, но почему — то весело. Когда она наелась, осталось еще больше половины котелка. И она обязательно доест все потом. С кузнецом, конечно.
Чувствовать себя чистой и сытой было необычайно приятно. Она довольно раскинулась на софе, вдыхая запах белья и еще влажных волос. Но чего-то все же так не хватало…
Она поднялась на локте и отыскала взглядом кузнеца. Он сидел в своем кресле, сложив босые ноги на край стола и смотрел в окно.
— Как твоя рука, кузнец? — прошептала она.
Он повернул голову и одобрительно кивнул в ответ:
— Почти не болит… затянется к утру.
— Ты злишься на меня?
— Нет, не злюсь…
— Почему? Я поранила тебя.
— Это не первая рана в моей жизни и далеко не последняя. — Он усмехнулся, глядя на нее.
— Тогда побудь со мной — она подвинулась, уступая ему место на софе — ты теплый, и мягкий, это приятно.
— Что? — он покачал головой — На сегодня пока хватит ран. В другой раз, возможно.
— Тебе еще больно…
— Больно, — согласился он и снова взглянул на небо. — Мой отец всегда говорил, что боль — это часть жизни. Хочешь ты того или нет. Отвернись от нее, и она уйдет.
