Проклятие для Обреченного (СИ) - Субботина Айя
Внутри холодно и тихо, сыро и тоскливо, как в склепе, куда так и не принесли покойника.
Я вижу лишь одну живую душу – сухонького горбатого мужчину, который ковыляет нам навстречу и что-то быстро бормочет на иноземной речи. Я едва ли разбираю пару фраз: «Какие приказания?», «Кто с девушкой?». Тьёрд просит позвать кого-то по имени «Иараха», и горбун исчезает, словно его и не было.
Тихо, нелюдимо. Только ветер где-то над головами и эхо тяжелой генеральской поступи, пока он со мной на руках идет по закопченному факелами коридору, где в старом кирпиче хорошо видны новые каменные заплаты. Когда за поворотом света становится больше, я случайно замечаю тень на стене: ноги, раскинутые руки, запрокинутая голова, как будто человек пытался прикрыть лицо от слишком яркого света. Оглядываюсь – но кроме нас больше никого нет. А когда Тьёрд проносит меня совсем близко, вдруг понимаю, что никакая это не тень, а намертво впечатанный в камень отпечаток человеческого тела. Как будто несчастный истлел за мгновения, и ужасный художник в память о нем оставил на старых камнях его оттиск из праха.
Я судорожно сжимаюсь и быстро выпускаю из кулаков одежду генерала, потому что именно он убил их всех. И каждая пылинка, каждая кость в глубоком рве вокруг – его рук дело.
Тьёрд все так же, не сбавляя шаг, словно его тело не знает усталости, поднимается наверх, на этажи под самой крышей. Заносит меня в комнату – и я слишком быстро вздыхаю с видимым облегчением, потому что здесь, наконец, долгожданное тепло. Ярко горит камин, в треногах – полные жаровни тлеющего лавового камня, и блики от огненных всполохов пугливо бегают по стенам.
Генерал укладывает меня в кровать, отворачивается, как мне кажется, для того, чтобы выйти, и я успеваю юркнуть под ворох одеял, почти сразу ощущая благодатное влияние тепла. И тяжелую от бессонной ночи голову.
Но Тьёрд никуда не уходит: открывает сундук, достает оттуда пару шкурных покрывал и небрежно набрасывает их на меня.
— Тобой займется лекарь, кхати, а потом…
Он разглядывает меня так же, как и раньше: без интереса, словно заранее решил мою участь и остальное уже скорее утомляет, чем вносит разнообразие в рутину его военных будней. Но его следующая фраза разбивает мою теорию наголову.
— Потом я дам тебе еще один шанс убедить меня пойти против воли Старшей жрицы – второй раз! – Тьёрд довольно хмыкает – и тут же снова становится непроницаемым железным человеком. – На этот раз сделай себе одолжение – торгуйся до конца.
Генерал выходит – и почти сразу его место занимает высокая крепкая молодая женщина, немногим старше меня. Она одета в простое черное платье с меховой оторочкой, которое носит с видом невесты самого императора. Ее волосы – та небольшая часть, которую пощадила бритвы – завязаны в косички и хвостики с разными деревянными и каменными бусинами.
Ни слова не говоря, женщина сбрасывает одеяла на пол и жестом предлагает мне сесть. Даже недовольно морщится, когда я неуклюжим жуком долго барахтаюсь на спине. Но не делает ничего, чтобы помочь, а лишь нетерпеливо выстукивает пальцами одной ей понятный ритм.
Она ощупывает мои руки и ноги, прикладывает к груди плоский кусок железа с длинной трубкой, слушает, морщится и перекладывает его к животу. Когда пытается расстегнуть платье, я цепляюсь в полы мертвой хваткой и отчаянно мотаю головой.
— Ты беременна? – вдруг спрашивает женщина.
Я удивленно округляю глаза и, кажется, слишком резко мотаю головой, чтобы это не вызвало подозрения.
Как я могу быть беременна, если нанятые Геаратом убийцы позаботились о том, чтобы у истинной хозяйки Красного пика не было законных наследников, и никто не пришел отстаивать их право на землю, титул и замок?
Лекарка – она ведет себя так, хоть я понятия не имею, что делает и для чего нужны все те странные инструменты в маленьком дорожном сундучке – достает какие-то мази и отвары, знаками дает понять, чтобы я выставила запястья, и наносит на них странно пахнущую мазь.
Через минуту боль как будто засыпает: она никуда не делась, все так же внутри, в моих костях и плоти, но уже почти не беспокоит.
— Спасибо, - бормочу в спину уходящей халларке, но она даже не утруждает себя кивком.
Для нее я просто дикое животное, которое хозяин за каким-то лихом притащил домой. С куда большим удовольствием она бы перерезала мне горло и, если я снова буду не так торговаться, вполне возможно, что Тьёрд позволит это сделать. В конце концов, он уже показал, что плевать хотел на Жрицу и Скорбных дев.
Генерал возвращается спустя какое-то время. Уже без плаща, сменив парадный мундир на потертую кожаную куртку с металлическими кольцами. На нем все те же брюки из темной замши; высокие, до самых колен, грубые сапоги на шнуровке, и меч у пояса подмигивает мне кровавым отблеском огня в камине.
Он подтягивает кресло к камину, усаживается в него, устало протягивая длинные ноги, минуту ждет, а потом раздраженно бросает:
— Долго ты собираешься прятаться в моей постели, кхати? Нет, если ты предпочитаешь перейти к самым веским аргументам, то я готов, хоть и устал до печенок…
Я выпрыгиваю из кровати под его нарочитый хохот, переминаюсь с ноги на ногу, боком, как краб, сокращая расстояние между нами.
Тьёрд мола позволяет мне подойти на расстояние касания. Молчит. Даже почти не шевелится, только удобно укладывает руки на подлокотники и собирает ладони, словно собирается помолиться. На фоне живой руки, стальная кажется просто огромной, и в ярком свете огня хорошо видна мелкая россыпь царапин.
Я тоже молчу. Моя решимость внезапно скончалась.
— Кхати, - Тьёрд не поднимает голову, - я не буду трудить шею, чтобы посмотреть в твои глаза. А торговаться привык только лицо в лицо.
И слабоумному понятно, куда он клонит.
Предки наверняка оплюют мою голову, проклянут прах и лично выпросят у богов кару для той, что посрамила их честь, но это будет когда-нибудь потом.
А пока…
Я делаю еще шаг, становясь прямо перед генералом, и медленно, ненавидя себя сразу за все беды Севера, опускаюсь перед ним на колени, низко склонив голову, чтобы только не видеть триумфа на бледном лице Тьёрда.
— Глаза в глаза, - раздраженно рявкает генерала, и я быстро вскидываюсь.
У него глаза зверя, который почуял кровь и прекрасно знает, что добыча не уйдет далеко. Поэтому можно расслабленно идти по следу крови и дождаться, пока природа сделает остальное. Он знает, что теперь я обречена, и что лишь ему под силу вырвать меня из лап смерти. Знает – и откровенно наслаждается своей позицией сильного.
Ненавижу его.
Сильнее, чем когда-либо.
— Очень хорошо, кхати. Такой ты кажешься почти… милой.
Я знаю, что женская покорность всегда тешит мужское самолюбие, и даже гордые северные женщины охотно признают своего мужчину за главного во всех вопросах, кроме тех, которые касаются ведения хозяйства. Но то – мужья, которые заслужили это право любовью и подвигами во имя своей жены. Генерал же нарочно унижает меня, снова и снова показывает, что в его власти согнуть мне спину, поставить на колени и, богам одним ведомо, что еще он планирует у меня вытребовать, пользуясь тем, что я слишком сильно хочу жить.
Ужасно стыдно от собственных помыслов, но я, кажется, готова пойти на многое, если это спасет меня от участи истечь кровью под жертвенным кинжалом жрицы, и навсегда избавит от опасности снова стать Избранной.
— Император желает, чтобы я взял в жены твою сестру, - немного устало потягивая слова, словно крепкую сливовую настойку, говорит Тьёрд. – И этот вариант кажется мне разумным, потому что Надира обладает кротким нравом и не корчит недотрогу. А размер ее бедер и возраст позволяют думать, что она так же сможет стать матерью двух-трех крепких мальчишек.
Пытаюсь спрятать взгляд, но генерал так выразительно сжимает подлокотник стальной пятерней, что я тут же отказываюсь от этой затеи, даже если мои бледные от негодования щеки выдают истинные помыслы.
