Солнце краденое (СИ) - Нани Кроноцкая

Солнце краденое

1. Новый день

Планета Лигла, или Кеплер D. Планетарная система двойной звездной системы Кеплер 47в созвездии Лебедя.

Тревожно сверлящий звук зуммера возвестил о начале нового дня. Очередного.

Неприятный сигнал вонзился прямо мне в мозг, запуская цепочку рефлексов, отточенную годами.

Открыла глаза, быстро привыкнув к сумраку комнаты. Села, спустив ноги на пол. Голые ступни обожглись холодом его каменной поверхности. Резко откинула в сторону колючее одеяло, еще хранившее остатки ночного тепла, с таким трудом собранные и сохраненные.

Привычным движением правой руки достала сложенную в изголовье аккуратным валиком грубую, домотканую рубаху. Спать на ней хоть и жестко, зато голова не болит. Голая кожа чувствительна, скользящая по ней ткань ощущается, словно крупный наждак.

Первые утренние лучи робко трогают раму окна моей комнаты. Улыбнулась им, чуть прищуриваясь. Эту маску полного и абсолютного благополучия я ношу уже так давно, что даже сама в неё верю.

«Открыла глаза — улыбайся!»

Есть ещё пара минут полного и счастливого одиночества. Время, когда рядом нет никого, когда можно спокойно подумать и собраться с душевными силами. День предстоит очень сложный, мне они ещё явно понадобятся. Об этом упрямо напоминала саднящая боль в голом, как коленко ребенка, затылке.

Здравствуй, первый день моей взрослой жизни.

Оправив рубашку, скользнула босыми ногами на пол, проснувшись уже окончательно. Ночи становились всё холоднее, на тусклом стекле узкого стрельчатого окна к утру намерзала вода, превращая его в настоящий искристый витраж. Скоро теплые утренние лучи растопят эту блестящую роскошь, превратив её в грязную лужу, медленно стекающую с каменного подоконника.

А потом придёт кто-нибудь из прислуги и вытрет её куском старой ветоши, я за этим обязательно прослежу.

Как будто бы льдистого чуда и не было.

И о чем я задумалась снова? Прячусь в коротеньких мыслях, как мышка в ворохе старых опилок, лишь бы не думать о важном.

Сегодня последний день моей маленькой жизни. Уже завтра всё совершенно изменится. Завтра старшая дочь дома Рейн принесет свою страшную клятву. А мне все равно…

Вру себе я, конечно.

Мне казалась теперь куда лучше даже роль жены обычного землевладельца, не обремененного высокими титулами и вековым наследием прайда.

Ярко представила себя чинно идущей по узкой улочке Малого Рейна: рядом крупный, степенный мужик, бородатый и светловолосый, с красным мясистым лицом, как у всех, выпивающих крепкий свой эгле¹ каждый второй день имперской декады². Это мой муж благоверный, конечно. Он несёт всякую чушь, сотрясая грохочущим басом весь земельный квартал, а я только морщусь в ответ, снисходительно слушая. Все эти хаттэ³ на семейных прогулках казались мне внешне похожи, как однояйцевые близнецы.

Они не чурались самой грязной работы, на местном рынке самозабвенно торговались за каждую гле⁴, женились всегда по расчету. В большом доме такого семейства всегда было шумно и оживленно: здесь жили все многочисленные незамужние сестры мужей и такие же тетки, вдовые бабки и прочие бесконечные громкоголосые родственники, окруженные кучей весёлых и толстых детишех всех размеров и возрастов.

Вздрогнула, пару раз я нос к носу сталкивалась с семьями хаттэ в узких, тесных проулках по дороге в порт, и всегда спешила быстренько и незаметно удалиться. Нет, не получится из меня полезной жены и хорошей матери. Пустые мечты и напрасные мысли. Мой путь предначертан и ничего уже не изменить.

И отчего мне так тошно?

Вдруг внимание привлекла яркая вспышка. Ясное небо за заиндевевшими окнами неожиданно осветилось целым фонтаном ослепительных молний, разбрасывая яркие блики по каменным стенам и в ту же секунду пошёл густой снег. Прямо из воздуха, словно сам свет вдруг замерз белыми искрами на лету и падал теперь медленно, неторопливо. Невольно залюбовавшись, я встала на цыпочки, потянувшись к окну ещё ближе.

— Халим уже на ногах? Эта глупая козочка скоро застудится снова! — знакомый женский голос заставил меня резко вздрогнуть. — Что за наказание мне? А ну быстро в купальню!

И как у нее получалось появляться беззвучно и в самый неподходящий момент?

— Можно подумать, там будет теплее… — впереди ожидала суровая процедура, придуманная очень давно, ещё самыми первыми колонистами: сперва тёплая ванна соленой воды, наполненная из нашего домового источника, а потом мне на голову выльют целую бочку холода из верхнего резервуара на крыше. Б-р-р-р-р-р!

Зато наши дети совсем не болели. И взрослые не простужались, почти. Как сказано в исторических хрониках: после первых десятилетий на тёплой планете с недолгой зимой колонисты расслабились, и первая же суровая стужа двадцатилетнего цикла светил едва не унесла жизни многочисленных жителей всей процветающей колонии. С тех пор так оно и повелось…

А когда крыша замка промерзнет совсем, уже в середине суровой зимы процедуры в купальнях будут завершаться растиранием снегом.

Никогда не любила купаться.

— Можно подумать, тебе хоть раз удалось выйти немытой к столу! — громко фыркнула Куста. Моя старая няня, мой бессменный надсмотрщик.

Сухенькая, беловолосая и белоглазая, ростом едва ли мне по плечо, она двигалась очень быстро, порывисто. Со спины старая Куста чем-то похожа на одного из поселковых мальчишек. Из тех, что шустро помогали на замковой кухне, работая за еду. Длинные цепкие руки, мешковатые голубые штаны, синий фартук, повязка на голове. Только те бо′льшую часть нашего теплого года бегали совершенно босыми, шлепая твердыми ступнями по каменным полам замка.

Но внешность обманчива: с самого раннего детства все дети Рейнов знали весомую силу Кустовой оплеухи. Чуть позже она знакомила нас и со своим мастерством владения гибким кнутом, неизменно висевшим за поясом этой верной отцовской собаки.

Тихо вздохнув, я покорно поставила ноги в хитросплетение толстых ремешков домашней обуви. Пористые подошвы, выточенные из прочной коры дерева, надежно защищали ноги от ледяного пола.

— Отчего будущая жрица так печальна сегодня? Снова сны? — сердито поджав тонкие губы, старуха сунула мне длинный холщовый платок.

После вчерашних болезненных процедур нежная кожа на голове все еще ныла. Я пальцами прикоснулась к еще свежей ране, прихваченной ровными швами, поморщилась.

Вчера мне исполнился двадцать один год от момента рождения. Первое звездное совершеннолетие по имперскому календарю. Я лишилась последних волос, получив, наконец, свою зера. Вечное жреческое клеймо и ключ к иллюзорной свободе.

— Хаси, ты видела? Там, в небе что-то…

Накинув на голову плотный платок, я поморщилась. Ощущения не из приятных: кожа саднила, а разрез на макушке будет затягиваться еще долго. Пока зера примет донора, пуская тонкие нити благословения, пока