Хелин Вэлли - Святость и соблазн

Но прежде, чем Флоренс успела спросить об этом, Руперт резко сменил тему разговора.

— Надеюсь, вы любите животных? — с некоторым беспокойством поинтересовался он.

Поскольку мысль о встрече с животными не вызвала у нее никаких отрицательных эмоций, она молча пожала плечами и вошла в дом. Послышалось дробное цоканье когтей по полированному паркету, затем в холл влетела лохматая черная псина неопределенной породы и радостно запрыгала вокруг хозяина.

— Флоренс, познакомьтесь с Барби. А ты веди себя прилично, — обратился он к собаке.

Барби тут же села и, высунув язык, с интересом уставилась круглыми карими глазами на гостью.

Сделав осторожный шаг вперед, Флоренс робко протянула руку, но вместо ожидаемого холодного и влажного носа почувствовала лизнувший ладонь горячий язык. Необычно короткий хвост Барби с огромной скоростью вилял из стороны в сторону.

— Очень милая, — с неуверенной улыбкой произнесла Флоренс. Собака раскрыла пасть, обнажив внушительно выглядящие клыки. — Кажется, я ей не нравлюсь, — заметила она, подумывая, не отступить ли назад.

Руперт рассмеялся.

— Конечно, нравитесь.

Изобразив на лице улыбку, Флоренс понадеялась на то, что собака воспримет ее как знак дружеского расположения.

— Почему же тогда она на меня скалится?

— Не скалится, а улыбается.

Флоренс нахмурилась.

— Как улыбается? — Насколько ей было известно, собаки не могут улыбаться.

— Обыкновенно. — Закрыв дверь, Руперт поставил пакет на пол возле торшера. — Она делает это каждый раз, когда бывает чем-то довольна.

Опасливо взглянув на Барби, Флоренс потрепала ее по затылку.

— А мне казалось, что собаки выражают положительные эмоции, только виляя хвостом.

— В этом отношении она у меня уникальна, — сообщил Руперт, проходя в кухню. — Хотите чего-нибудь выпить?

Она прошла вслед за ним, сопровождаемая по пятам собакой.

— Как давно у вас Барби?

Стоило Флоренс остановиться, как громадная псина улеглась у ее ног, виляя хвостом и как будто ожидая приказаний. Наклонившись, она почесала ее за длинным, свисающим почти до пола ухом, вызвав приступ восторженного поскуливания.

Открыв холодильник, Руперт вынул кувшин с охлажденным чаем.

— С самого щенячьего возраста. Как-то утром я делал пробежку по пляжу, и вдруг она пристроилась рядом. На ее хвост был намотан кусок колючей проволоки, шерсть висела клочьями, не скрывая выпирающих ребер. Я отцепил проволоку, и она последовала за мной к дому. Никто ее не искал, к тому же я вряд ли кому бы отдал ее в таком бедственном положении.

Теперь стал понятен необычный вид хвоста Барби, а кроме того, это позволяло узнать кое-что важное о характере Руперта. Он явно страдал комплексом героя. Не нужно было быть Зигмундом Фрейдом, чтобы понять, почему Руперт пошел работать спасателем, а также то, почему решил протянуть ей руку помощи.

Однако, кроме добросердечия, за этим должно было стоять что-то еще, в этом Флоренс была уверена. И по непонятным причинам ей хотелось выяснить, что именно.

Руперт вытащил два высоких бокала из висящего над раковиной шкафчика и направился к холодильнику за льдом.

Пройдя вслед за ним через небольшую, но прекрасно оборудованную кухню, Флоренс оказалась в уютной гостиной, окрашенной в светлые тона, с плетеными из ротанга столом, креслами с яркой обивкой и огромным угловым диваном. Повсюду стояли кадки с пальмами и папоротниками, придающие комнате дополнительное очарование. Висящие перед большим окном колокольчики, сделанные из морских раковин, удачно дополняли общий тропический стиль обстановки. Гостиная ей сразу понравилась. Она идеально подходила для… Для чего? Флоренс охватило непонятное смущение…

Доброе отношение Флоренс к животным доставило ему нескрываемое удовольствие. Может быть, дело было в том, что большинство знакомых Руперту женщин откровенно побаивались их, а то и выказывали ничем не прикрытое недовольство?

— Надо ли мне знать еще о какой-либо живности, обитающей в доме? — спросила Флоренс, принимая от него бокал с чаем.

— Только о Бонни и Клайде, — сообщил он и жестом предложил устроиться на диване, возле которого, почти сливаясь с лохматым темным ковриком, улеглась Барби.

— А это кто такие?

— Кошки, которых я приютил вскоре после переезда сюда.

Поставив бокал с чаем на стол, Руперт сходил за нехитрыми пожитками Флоренс, намереваясь отнести их в гостевую спальню. Ее лечащий врач настаивал на том, чтобы в первые несколько дней она как можно больше отдыхала, и он не собирался пренебрегать столь настоятельным советом, особенно если это могло помочь вернуть ей память.

— Им повезло, что они попали именно к вам.

В глазах Флоренс появилось странное выражение, похожее на грусть, и это напомнило ему о том, что в данный момент он является единственным человеком, которого беспокоит ее дальнейшая судьба.

Руперт знал, что такое быть одиноким… в некотором смысле. Разумеется, после смерти матери, погибшей при исполнении служебных обязанностей еще в то время, когда женщины среди пожарных были редким исключением, рядом с ним были отец и брат. А когда отец потерял всякий интерес к жизни, заботу о его воспитании взяла на себя тетка.

И хотя это нельзя было назвать настоящим одиночеством, все же он познал чувство потери чего-то родного и до боли знакомого вроде запаха любимых духов матери или милого, приятного голоса, читающего сыновьям сказки. Время только ослабило пронзительную остроту ощущения. Сейчас он уже с трудом мог вспомнить ощущение крепкой отцовской руки на своем плече или звук его раскатистого смеха.

Намереваясь всего лишь успокоить, он положил пакет на кресло и, взяв бокал из рук поднявшейся Флоренс, обнял ее. В первое мгновение она напряглась, но спустя какую-то долю секунды тихо вздохнула и сомкнула руки за его спиной. Прижав ее к себе крепче, Руперт ощутил тяжесть гипсовой повязки.

Улыбка на лице Флоренс была ясна и лучезарна, как летний погожий день.

— Вы не одиноки, Флоренс, — прошептал он ей на ухо. — Я буду всегда рядом. Можете оставаться здесь до тех пор, пока сами не захотите уйти. Согласны?

Скорее почувствовав, чем увидев едва заметный кивок, он погладил ее по спине, как маленького ребенка, хотя это совершенно не соответствовало действительности. Она была взрослой, вполне сформировавшейся женщиной со всеми подобающими округлостями в нужных местах. Округлостями, которых ему привелось увидеть и коснуться, помогая ей одеваться. Округлостями, мысль о которых, вне всякого сомнения, будет преследовать его не только по ночам, но и среди белого дня.