Джулиана Маклейн - Прелюдия любви

Он отстранился от нее.

– Я знал, что это произойдет. Я был не в силах… – Он замолчал на мгновение и вдруг резко повернулся:

– Может, мне вас и в самом деле уволить?

– И с распростертыми объятиями встретить злоумышленника? – произнесла она глубоким грудным голосом.

Ну вот, теперь ее голос звучит так, словно она поощряет его к чему-то запретному. Откуда это в ней? Раньше она никогда не замечала в себе ничего подобного.

Он посмотрел на ключ в замке, на Джоселин; его взгляд скользнул по ее губам. Он был явно под впечатлением того, что она поддалась его обаянию. Он хотел поцеловать ее, это было видно по глазам.

На какое-то мгновение ей показалось, что он может осуществить свое желание, и она почувствовала в сердце торжествующую радость красивой женщины, которой удалось обольстить «важную птицу». Но только на мгновение. В следующее – она уже ругала себя: «А что, если у тебя не хватит твердости духа и ты позволишь ему поцеловать тебя?»

Слава богу, до этого не дошло. Донован отвернулся, как ей показалось, сделав над собой усилие.

– Пожалуй, нет.

Он повернул ключ и распахнул дверь.

Она решительно вошла.

– Миссис Мейнхард, вы здесь? – спросила она громко.

– На кухне, – ответила пожилая женщина.

– Все в порядке?

– Да.

И все же, оставив Донована у входа, она быстро обошла пентхаус и, только убедившись, что в квартире нет никого постороннего, вернулась.

– Все чисто.

Нет, не все было чисто, по крайней мере в ее сердце. И все из-за его сногсшибательной сексуальности, из-за его способности видеть в ней больше того образа, который она демонстрирует миру, образа уверенной в себе, решительной женщины-телохранителя с железной волей.

Вернувшись из больницы после долгого трудового дня, Донован переоделся в старые потертые джинсы и футболку и плюхнулся, раскинув руки и ноги, на свой мягкий плюшевый диван. Он только что заказал китайскую еду, а Джоселин пошла в свою комнату удостовериться, что новая охранная система уже заказана.

Донован смотрел на темные окна, наслаждался тишиной вечера и думал об их утреннем разговоре. Когда он, вместо того чтобы оправдываться, перешел в наступление, она ретировалась быстрее испуганного кролика. Какова история ее жизни?

Джоселин не хотела рассказывать ему о себе, но к нему в душу позволяла себе влезать запросто. Наверное, она бы объяснила это тем, что работа обязывает ее знать как можно больше о своем клиенте, чтобы лучше защищать его, но он чувствовал, что под этим кроется нечто большее. Когда он спросил ее о личной жизни, в ее взгляде отразился такой страх, словно на дне ее души таились тяжелые переживания, которые никто до него не пытался вытащить наружу.

Он подошел к музыкальному центру и поставил диск с песнями Эрика Клэптона. Мягкие звуки заполнили комнату, и через несколько минут в дверях появилась Джоселин. На ней по-прежнему были коричневые брюки и белая рубашка, только исчез пиджак.

– Вы слушаете Эрика Клэптона?

– Все время.

Она стояла в полукруглом проеме двери, опершись на мраморную колонну, потом медленно прошла в комнату.

– Когда-то я часто слушала этот альбом в машине. – В ее голосе звучала ностальгия. – Однажды я ехала во Флориду и крутила его всю дорогу. – Ее взгляд погрустнел. – Как давно это было.

– И как давно это было?

– Четыре года назад. С тех пор у меня не было каникул.

– Но вы же работаете самостоятельно и наверняка можете себе позволить отдохнуть пару недель.

– Я люблю свою работу.

Они сели на диван: он – снова перед журнальным столиком, она – в другом конце.

– Но ведь всем порой требуется отдых.

– Я отдыхаю между заданиями, хотя и собираю в это время информацию о следующем клиенте.

Но ведь говорят, что смена деятельности так же хороша, как отдых.

– Может быть, – нерешительно согласился Донован.

В эту минуту в дверь позвонили. Донован направился было к двери, но Джоселин его остановила:

– Позвольте мне.

Прежде чем открыть дверь, она посмотрела в «глазок».

Это был разносчик.

– Сколько с нас? – спросила она, принимая пакет с провиантом. – Узнав цену, она сказала:

– Одну минуту, – и закрыла дверь на все замки.

Донован дал ей деньги.

Она снова открыла дверь, расплатилась за доставленную еду, после чего заперла дверь также на все замки.

– Вы потрясающе осторожны, – заметил Донован, направляясь на кухню с большим бумажным пакетом в руках.

– За это вы мне и платите.

Она последовала за ним на кухню. Когда еда была уже на тарелках, она достала из пакета деревянные палочки.

– У меня есть получше, только их надо найти, заявил Донован и стал рыться в ящиках кухонного стола.

Вскоре он присоединился к Джоселин. Они открыли жестяные банки с имбирным элем и принялись за еду.

– У вас уютная кухня, не удивлюсь, если вы предпочитаете есть здесь, а не в ресторанах.

– Вы правы. Здесь все под рукой, и… она действительно уютная.

– Но вы сказали, что любите готовить. – Она налила шипучий эль в высокий стакан. – Я представляла, что вы часто приглашаете друзей, которые могли бы оценить вашу изысканную кухню.

Он нахмурил брови, показывая, что она опять видит в нем богатого сноба. Она приложила руку ко рту.

– О, простите.

– Прощаю, только при одном условии.

– Каком это таком условии? – спросила она игривым тоном.

– Не бойтесь, ничего непристойного. Хотя, сказать по правде, иногда мне хочется привнести в наши отношения чуточку непристойностей. Но, как я понимаю, в ваши планы это не входит.

– Донован, нечего об этом даже говорить, – серьезно сказала она.

В первый раз за время их знакомства Джоселин назвала его по имени, сама, при том что все его просьбы об этом были тщетны. Услышав свое имя, произнесенное этой женщиной, Донован почувствовал какую-то теплоту, разлившуюся по телу.

– Простите, я не должен был так говорить.

Просто порой мне трудно сдержать себя… Вы очень красивая женщина.

Она опустила глаза.

– Вы тоже красивый мужчина, но мы с вами взрослые люди и должны контролировать свои низменные инстинкты. Кроме того, вы в опасности. Кто-то, возможно, пытается причинить вам вред, и я все время должна быть настороже и не имею права терять бдительность.

Понимая, что она абсолютно права, он кивнул.

Он нанимал ее как телохранителя, чтобы она защитила его и выяснила, кто хочет причинить ему вред. Ни о какой романтике не может быть и речи.

– Вы так и не озвучили своего условия, при котором вы меня прощаете, – напомнила Джоселин, глотнув немного эля.

– Условие? – Он не сразу вышел из задумчивости. – Ну, вы уже несколько раз высказывались обо мне не слишком лестно, из чего я заключил, что вы осуждаете мой образ жизни, да и меня самого. Хотелось бы узнать причины столь стойкого неодобрения.