Аликс де л’Эн - По ту сторону кровати

Новостей из бюро по найму нянюшек, которое называлось «Лучшие девушки — за стол и кров» которому было поручено найти замену хорватке, надо было еще подождать, и Ариана решила попросить маму о помощи. Ох, поверьте, не с легким сердцем!

У Лиз Онфлёр имелся один-единственный недостаток, зато колоссального масштаба, — она была совершенством. Ей исполнилось шестьдесят два года, но не находилось человека, который не воспевал бы ее красоту, утонченность, деликатность, всегда ровное настроение, мужество и стойкость. Когда двадцать пять лет назад умер ее муж, эта домашняя хозяйка вынуждена была искать себе работу. И поступила в страховую компанию. Для начала новенькую определили принимать посетителей, но вскоре она смогла убедить руководство, что сможет заниматься более сложным делом, и тут же стала одним из лучших страховых агентов. Выйдя не так давно на пенсию, Лиз осталась такой же гиперактивной. С утра до вечера она неустанно распределяла, выполняя задания «Ресторанов сердца»[5], белковые продукты по бесплатным столовым и презервативы по тюрьмам; писала, откликаясь на просьбы афганских женщин, жалобы и заявления в органы государственной власти; расклеивала афишки зеленых и утешала тех, кто приближался к таинственной черте подведения итога жизни. Имя дочери она дала в честь Арианы Мнушкин, великого поэта сцены, рьяной поборницы левых идей и основоположницы принципов театрального самоуправления, начавших зарождаться во Франции в мае 1968 года. Лиз сочиняла прелестные сказки для внуков, сама иллюстрировала их и переплетала в книжечки. Лиз умела своими руками изготовить торт пралине в четыре этажа и успешно делала это. Лиз одевалась на распродажах у Дриса Ван Нотена[6], и ей как никому на свете шел оттенок «Веселого лесного колокольчика» от Garnier Color. Список можно было бы продолжить…

Что же касается Арианы, то она не умела сражаться вовсе — разве что за возвращение телепередачи «Кто хочет стать миллионером?» к прежнему времени показа. Пироги она пекла из пакетиков, разводя порошок водой из крана; имя дочери дала в честь Луизы Артишу, подружки детства, которая раздобыла для нее в мае 78-го автограф Даниэля Гишара[7]; сказки малышам читала по книжке, пользуясь всяким случаем пропустить пару страниц, если внимание ребят ослабевало. Кроме того, любая одежда, купленная на распродаже, была ей тесна или выглядела несуразно, а покрасив волосы «Веселым лесным колокольчиком», она в свои тридцать два делалась похожей на Лору Буш в ее пятьдесят пять…

Восхитительная, с какой стороны ни посмотри, матушка вызывала у нее гордость и подавляла одновременно: Ариана матери и в подметки не годилась. Она часто спрашивала у Лиз: «Как ты считаешь, легко ли быть дочерью помеси Софи Лорен и Голды Меир?» — а та неизменно отвечала: «не надо ля-ля, я всего лишь эскиз, черновик, зато ты — истинный шедевр!» И все потому, что Лиз Онфлёр была еще и удивительно милым человеком. Эта совершенная во всех отношениях женщина никогда не важничала, не спорила по пустякам, не шумела, а дочь обожала вполне искренне.

Когда Ариана доросла до переходного возраста, ей, в отличие от любого другого подростка, было ужасно трудно не слушаться такую исключительную мамочку, и она ограничивалась упреками в том, что родительница слишком много работает. Так что сила землетрясений, вызванных подростковыми протестами, повсеместно достигающих 147 баллов по шкале Рихтера, у них дома не выбивалась из трех.

К зятю Лиз относилась лучше, чем относилась бы к родному сыну, внуков боготворила, дочь не уставала превозносить за ее образ жизни.

— Неполный рабочий день, как у тебя, идеален для молодой женщины. Ты и о муже успеваешь позаботиться, и о детях, и своя жизнь у тебя есть за пределами домашнего очага! Я вот никогда не была способна на такие подвиги!

Сказать, что Ариану сильно мучила совесть из-за того, что она оторвет мать от ее арестантов (Лиз называла их «узниками»), от ее бедняков, бродяг, иммигрантов и воинствующих экологов, поручив забирать детей из школы и сидеть с ними до вечера, было бы преувеличением. Но она опасалась, что мать, тонкая штучка, проводя у Марсиаков три часа ежедневно, быстро заметит, что дочери не по себе, а тогда придется все выложить начистоту. Ариане же ясно как апельсин, до чего трудно будет делиться с Лиз своими проблемами. Ну как, как признаться человеку, который привык шептаться с прокаженными, что ты прямо вся зачахла только из-за того, что месяц не приходит штукатур?.. Вот и пришлось деланно веселиться, держать лицо, благодаря чему мать дольше обычного не могла догадаться, что у дочери что-то не клеится. На догадки ушло добрых два часа.

В тот понедельник, когда Лиз должна была заступать на дежурство по детям, Ариана пришла с работы к шести, чтобы наглядно продемонстрировать, какие заботы предстоят матери на сорока квадратных метрах пыльной площади, служившей им отныне домом. Естественно, дети были уже умыты и переодеты в пижамки с халатиками, все четыре ножки обуты в тапочки подходящего размера, к тому же не отличавшиеся одна от другой цветом. Уроки были сделаны, и сияющая Луиза слонялась по комнатам с украшенными голубой шелковой ленточкой колечками кос вокруг ушей. Влюбленный Навес везде таскался за новой хозяйкой, изнемогая от блаженства. Плитка распространяла вокруг себя упоительный запах. «Если электрическая духовка не вырубится, будем сегодня ужинать кулебякой с крабами», — объяснила бабушка, чрезвычайно величественная в своем ансамбле оттенка слоновой кости от Ацуро Таяма[8].

Ариане немедленно захотелось плакать. Она сказала:

— Ты просто добрая фея, мамулечка!

— Нет, душенька, это ты лучезарна, это ты похожа на прекрасное видение среди руин!

Молодая женщина, которой ужасно хотелось повеситься, радостно ответила:

— О да, да, настроение у меня классное: пока нас тут еще руины, ты права, но если немного потерпеть, дом станет как картинка!

— Конечно, милая! Правду сказать, сейчас требуется незаурядная фантазия, чтобы такое себе представить, но, насколько я тебя знаю, ты доведешь дело до конца твердой рукой отличной хозяйки.

Ариана подумала, что отравиться газом — тоже неплохой выход, и фыркнула:

— А что? Каска прораба довольно миленькая на вид, и я бы в ней неплохо смотрелась.

— Сокровище мое, если бы ты только знала, как меня восхищает твоя способность заниматься сразу всем…

Дочь захохотала, преодолевая страстное желание выброситься из окошка:

— Ой, да ничего особенного в этом нет, и на самом деле мне не на что жаловаться!