Дана Хадсон - Взаимная ошибка
Глория была крайне удивлена подобной глуповатой сентиментальностью.
— Ты что, смеешься? Любая женщина чувствует, когда ее любят, а когда используют. Ну так вот, меня он просто использует! И ничего более!
Эта мысль запала в душу Люку и долго потом не давала покоя. Неужели Джейн не понимает, что дружок ее тоже просто использует? Или они действительно настолько сроднились за время тяжелого детства, что сейчас не мыслят жизни друг без друга? Джейн-то уж точно. Это было неприятно, потому что добавляло трудностей в его и без того сложное дело. Но он упрямо ждал своего часа. И дождался.
Однажды вечером, уже довольно поздно, прозвенел звонок. Люк посмотрел на дисплей. Звонила Глория. Он весь подобрался, поняв, что наступил час икс — обычно так поздно она никогда не звонила. Проговорив приглушенным шепотом:
— Милый, он здесь. С вещами. Он ушел от Джейн. Правда перед этим мне пришлось выставить Луиджи. Он, бедняга, даже плакал. Так что ты должен мне много больше, чем те дурацкие расписки! — Она прекратила разговор, и в трубке запищали торопливые гудки отбоя.
Люку захотелось петь, прыгать и почему-то что-нибудь разбить. Не сдержавшись, он пару раз подпрыгнул, потом пошел в бассейн. Уже проплыв несколько раз свою дорожку, подумал о слезах Джейн, и его радость угасла. Но ничего: скоро он приедет к ней, утешит — и для нее начнется другая жизнь. Потом она сама благодарить его будет.
Чтобы не вызвать у Джейн ни малейших подозрений, Люк дождался сообщений в газетах о новом любовнике Глории Линн и лишь потом прилетел в Лос-Анджелес.
3
Джейн не могла понять, что она сделала не так. Она всегда изо всех сил старалась помочь Максу осуществить его мечту. Его, не свою. Сама она всегда мечтала о другом. Он почему-то считал, что предел ее мечтаний — крепкая семья, любимый и любящий муж, хорошие здоровые дети. Но это было вовсе не так. Может быть, потому, что она никогда не жила в этой самой дружной и любящей семье и не знала, что такое семейное счастье.
Джейн мечтала совсем о другом — о музыке. Чудесной музыке, которая порой звучала в ее ушах и которую ей время от времени удавалось воплощать в гитарных звуках. Она даже записывала ноты, если считала, что песня и в самом деле удалась. Но это было такой мелочью против настоящего таланта Макса, что не стоило внимания. И она сделала все, чтобы помочь своему другу, а не себе.
Так почему, почему он от нее ушел?
Хотя Макс был в своем праве — он никогда ей ничего не обещал, тем более жениться. В глазах общества он свободный молодой мужчина, не связанный обязательствами. Может поступать как хочет. К тому же он поступил вполне благородно — оставил ей немного денег и пообещал помогать по мере сил. И живет она в доме, снятом на его деньги. Правда через пару месяцев аренда кончится и придется подыскать что-то попроще. А вот работу нужно найти уже сейчас. О возвращении в бар даже думать не хочется. Но, возможно, удастся найти что-нибудь поприличнее. Она ведь никакой работы не боится.
В голове возник образ Люка Брэтта, говорящего ей о ее одиноком будущем. Как в воду глядел. Хотя это и понятно — у него большой жизненный опыт. Не сделала ли она глупость, отказавшись от его предложения? Но в голове тут же возник образ оставившего ее красавчика, и мысли вновь заскользили по единственному кругу — за что? За что Макс так подло ее предал? Хотя сам он и не считал, что ее предает. Как он сказал, прощаясь?
— Мне придется уйти, Джейн. Мне нужна поддержка, которую ты мне дать не можешь. — Джейн не могла понять, когда это она не оказывала ему поддержку, и он поправился: — Вернее, не поддержку, а протекцию. Сама понимаешь, без нее пробиться очень трудно. Но ты не волнуйся, это не конец. Скоро я разбогатею и вернусь. У нас с тобой все впереди. — И ушел, небрежно чмокнув ее в щеку.
Она не поверила его словам о возвращении — жалея ее, Макс просто пытался смягчить расставание. Но внушать ей призрачные надежды еще подлее. Когда он стал таким равнодушным, таким холодным? В приюте, защищая ее от кулаков озлобленных на весь белый свет мальчишек, он был добрым и отзывчивым. А теперь? Неужели таким его сделал Голливуд? Эх, если бы знать, что будет, она никогда бы не согласилась ехать с ним в Лос-Анджелес, отказываясь от стипендии государственного университета в Топике. Какая же она дура! Но она так любила Макса, больше, чем родных, которых у нее никогда не было…
Ей припомнилась их первая встреча. Ей было семь лет, ее перевели из приюта в Уичито, который был переполнен, в Эльдорадо. После привычного ей — пусть не райского, но вполне сносного — уклада она попала в ад. Муштра там была как в армии. Почему-то попечители считали, что брошенных детей нельзя баловать. Возможно, это объяснялось тем, что во главе совета попечителей стоял генерал в отставке. Его единственной целью был порядок во всем.
То ли от бесконечных придирок, то ли потому, что сюда присылали самых проблемных детей штата, но среди воспитанников царили зверские порядки. Малышей бессовестно обижали старшие, порой даже били, отбирая еду. Джейн помнила, как часто она ложилась спать голодной, не смея никому пожаловаться. Жить стало полегче только после появления в приюте крупного мальчика старше ее на три года. В то время ей было лет десять и у нее совсем не было подруг. Возможно, потому, что в приюте почти не было белых детей. Макс Хартли, как и она, был белым, и это сразу их объединило. Когда наглый и уверенный в себе Томас, метис неизвестных кровей, попробовал, как обычно, отобрать у нее выданное за ужином яблоко, он спокойно сказал:
— А ну, оставь ее в покое!
Томас свирепо оскалился, демонстрируя, кто здесь главный, но на Макса, выросшего в подворотнях Арканзас-Сити, это никакого впечатления не произвело. Когда Томас попытался его ударить, он ответил таким безжалостным нокаутом, что больше в приюте к нему никто не приставал.
Улыбнувшись Джейн, он уверенно посоветовал:
— Ешь, не бойся! Больше тебя здесь никто обижать не будет, я об этом позабочусь! — и пристальным взглядом обвел собравшихся вокруг парней, подчеркивая внушительность своих слов. Глядя на тихо лежащего на земле Томаса, возразить никто не решился.
Благодаря Максу жизнь для Джейн превратилась в почти сносную. Поскольку он был не только силен, но и красив, то к двенадцати годам у Джейн завелись приятельницы, которые, правда, хотели не с ней дружить, а с ее помощью быть поближе к своему кумиру, но уж лучше такие друзья, чем вовсе ничего.
По достижении восемнадцати лет Макс ушел из приюта, но обитал поблизости, подрабатывая по мере необходимости то здесь, то там, и дожидался, когда подружке тоже исполнится восемнадцать, чтобы уехать с ней в Лос-Анджелес — мечту всех начинающих артистов. Ему несколько раз довелось играть в разных благотворительных постановках, и он понимал, что Господь дал ему талант. Убедив Джейн отказаться от предложенной ей университетом стипендии, он увез ее на Тихоокеанское побережье, где стал с трудом карабкаться по артистическим подмосткам. Счастье улыбнулось ему тогда, когда от участия в массовках он перешел на вторые роли, от которых до настоящего артиста было уже рукой подать.
