Любовный треугольник - Элла Александровна Савицкая
Вернувшись обратно в ресторан, звоню Демьяну, но он отбивается.
Прикинув, что сегодня возможно получится уйти раньше и возможно даже уснуть до двенадцати, стараюсь закончить всю текучку. Одно, второе, третье. Вспомнив, что обещал просмотреть отчёт бухгалтера, открываю программу, когда в дверь раздается стук.
— Да?
Оторвав взгляд от монитора, перевожу его на вошедшую сестру.
То, что с ней что-то не так, улавливаю с первой же секунды. Мари не умеет скрывать эмоции. Ее лицо как калька, пропускающая все, что внутри.
— Привет, — мнется, пока проходит по кабинету.
Выглядит бледной и растерянной.
— Что случилось? — нетерпеливо пытаюсь поймать ее взгляд, но она на меня не смотрит.
— Давид… — Замолкает, а у меня внутри уже фонтан причин ее такого состояния. Вряд-ли это Демьян. Он за неё на британский флаг разорвет кого угодно. Тогда что?
— Мариам, говори. Ты себя плохо чувствуешь?
Подойдя к столу, дёргает головой.
— Нет… Я просто… Боже, я не знаю как тебе сказать, — прикрыв рот рукой, осмеливается поднять взгляд.
У меня в этот момент что-то внутри обрывается. То, что я вижу в ее глазах, это “плохо” не для неё. Это для меня. И поэтому она снова сочувственно отводит их.
Процессы жизнедеятельности затормаживаются под действием предчувствия или как ещё назвать это зудящее ощущение, зародившееся за ребрами.
— Мари, говори, — цежу глухо.
Секунда, ещё одна. Пока она медлит, покусывая губы, я горю заживо.
— Я на днях говорила с Олей. Знаю, ты просил не делать этого, но я все же попыталась завести разговор о тебе и о том, что ты разводишься, но она, услышав твоё имя, попросила ничего не говорить. Мы очень давно закрыли тему «вас», но я думала, что если она узнает, то… в общем, Оля сказала, что на то, чтобы закрыть дверь в прошлое ей понадобилось немало сил, и напоминать о тебе запретила. А только что, — ее голос срывается, — только что она мне позвонила и пригласила через неделю на свою свадьбу…
Теряю какую-либо связь с миром.
Сердце будто извергло порцию цианистого водорода и стремительно распространяет его с кровью по организму.
— Я даже не знала, что у нее кто-то есть… — пульс разрывает вены, голос сестры искажается, как звук зажеванной пленки, — она ничего мне не говорила. Я не понимаю почему… — зато я понимаю… Прикрываю веки, чувствуя, как конечности наливаются тяжестью. Внутри меня заводится часовая бомба, — оказывается, она вместе с Петром уже больше полугода. Он врач. — тикает, накачивая клетки ядом. Травит. Убивает, — А летом они уедут заграницу.
Мариам замолкает, а я смотрю перед собой. Не чувствую ничего. Мотор заглох и не продает признаков жизни.
Не замечаю, как медленно поднимаюсь.
— Давид?… Давай я все же скажу ей о том, что ты разводишься. Или сам позвони. Слышишь?
— Не смей этого делать.
— Но…
— Выйди Мари.
— Что? — растерянно всматривается мне в лицо, — Давид, ты позвонишь?
— Выйди пожалуйста, Мариам.
— Давид…
— Я сказал выйди, — ору не своим голосом.
Всхлипнув, Мари быстро выбегает из кабинета, а я, ощутив неподъемную тяжесть на плечах, опираюсь ладонями на стол. Вдох, выдох, циркулирую воздух. По рукам струится электричество, и не в силах его контролировать, я смыкаю пальцы на краю стола и рывком опрокидываю его, отшвыривая на метр вперёд. Компьютер, документы, чашка с блюдцем — все летит на пол. Под треск пластика и звон керамики запускаю пальцы себе в волосы.
Грудь раздирает вопль.
73 Давид
Знаешь, я все ищу тебя здесь по ночам Знаешь, я все еще бесконечно люблю Я все время искал тебя, тупо искал И как будто нашел, но опять потерял (с)NЮ
Пустота, как те лангальеры, которые пожирали вчерашний день, жрёт всё моё прошлое.
Наше знакомство с Олей… Первый целомудренный поцелуй в машине, когда она меня сама поцеловала, а потом настоящий возле клуба, после которого всё перевернулось с ног на голову. Её звонкий смех, когда мы смотрели какой-то фильм в машине, потому что ни у меня дома, ни у неё мы этого не делали.
Нам всегда было «нельзя». С самого начала наши отношения строились на проклятом «нельзя»…
Впившись зубами в воспоминания, эти твари жрут наш первый раз, разговор, после которого я сломался внутри и вернулся к жизни только спустя три года. Все редкие встречи, взгляды…
Всё это остаётся там, откуда больше не достать.
А брошенное давно признание Оли о том, что она не выйдет замуж за того, кто ей нравится стало пророчеством на всю жизнь…
Вот только теперь она выйдет… не за меня.
Зажмурившись от того, как в очередной раз дергается сердечная мышца, опрокидываю в себя коньяк.
Он ни черта не помогает. Наверное, забыться в нем можно, когда хочешь этого. А я не хочу. Забываться и забывать её не хочу. Два года… семьсот пятьдесят дней без неё… и в каждом этом дне была как минимум минута крошечной надежды на то, что однажды я снова утону в ней, а она — во мне.
Оперевшись локтями на колени, роняю в ладони голову.
Внутренностей у меня нет, их испепелило, оставив только оболочку.
В дверь раздаётся звонок, но я не открываю…. Сижу в коматозе. Я в таком анабиозном состоянии вот уже несколько часов. Как домой дошел не помню.
Во второй раз он звучит настойчивее, а после пары минут моего игнорирования, в замочной скважине прокручивается ключ.
Шуршание пакета, шаги, и низкий выдох.
Поднимаю голову, встретившись глазами с Демьяном.
Он сканирует стол, на котором почти пустая бутылка и рюмка, а потом скидывает с себя куртку и вешает её на спинку стула. Достает из буфета вторую рюмку, ставит на стол и достает из пакета новую бутылку коньяка. Откупорив её, наливает себе и махом выпивает. Тоже самое проделывает во второй раз, наполнив вместе со своей и мою.
Выудив из пакета мясную нарезку, бросает на стол. Туда же уже нарезанный слайсами лимон.
Пьём молча. Он закусывает, я — нет.
— Дава, по поводу свадьбы… — говорит после пары-тройки доз коньяка, — мы не можем не пойти…
— Вы обязаны пойти, — кручу в пальцах пустую рюмку, а потом перевернув её вверх-дном, толчком отправляю вперед. Демьян ловит её у края, не позволив упасть на пол. Подталкивает обратно ко мне. — У Оли должны быть рядом родные люди в этот день.
Достав сигареты, подкуривает, а мне даже дым не лезет в легкие.
— Может, вам все же поговорить? Бля, ну не верю я в эту любовь.
— И что
