Мой темный Ромео (ЛП) - Шэн Л. Дж.
Даллас изобразила извиняющуюся улыбку.
— Спасибо за предложение… и луковые кольца, но мы пойдем куда-нибудь еще.
Она вытолкнула меня из кухни, потом из ресторана. Ошеломленный, я позволил ей затащить себя на пассажирское сиденье машины Наташи.
Холодный пот выступил у меня на шее. Даллас зашла в забегаловку и купила два огромных гамбургера со всеми излишествами, картошкой фри и газировкой.
Она сунула еду мне в руки еще до того, как сунула свою карточку обратно в бумажник.
— Ешь.
— Я подожду тебя.
— Ешь прямо сейчас, или я затолкаю это тебе в глотку, Ром. Клянусь Богом.
Что ж, она настояла.
Я съел все за считанные минуты. К тому времени, как мы проехали два квартала до парка, спрятанного за жилым кварталом, все было съедено.
Печенька заглушила двигатель и повернулась ко мне.
— У тебя была паническая атака.
Стыд просочился в мой организм.
На самом деле, он никогда не уходил.
Я смотрел прямо перед собой, на горки и качели. Я никогда не позволял себе оставаться без еды более четырех часов. Не в течение десятилетий.
Это было единственной причиной, по которой я питался низкокалорийной и питательной пищей. Мне нужно было постоянно потреблять пищу, чтобы держать тревогу в страхе.
— Я просто был голоден.
— Чушь собачья. Ты самое дотошное создание, которое я когда-либо встречала. Ты никогда раньше не терял самообладания. Тебя что-то спровоцировало. Что это было?
Тебе мало моих секретов? И моих недостатков? Моих явных недостатков? Ты должна знать все ужасные вещи обо мне?
Вопросы, должно быть, были написаны на моем лице, потому что она кивнула.
— Я твоя жена. Твое безопасное убежище. Мне нужно знать все. Как я уже говорила, я никогда не предам тебя.
Отлично. Если бы она хотела заглянуть в мою душу, она бы это получила. Хотя никто не должен быть достаточно несчастным, чтобы стать свидетелем этого беспорядка.
В то же время я был бессилен отказать ей в чем-либо.
Мои секреты. Мои мысли. Мое сердце.
Все там, на серебряном блюде для нее, чтобы сожрать.
Женщина держала меня в таком удушающем захвате, что я последовал бы за ней в бездны ада, если бы она хотела насладиться теплой погодой.
Собрав обертки от бургера и картофеля, я сжал их в кулаке, избегая зрительного контакта.
— Как я уже говорил, Морган была не первым родео моего отца в Читвилле. Еще до нее у старшего была раздражающая привычка заваливать все, что имеет хоть какую-то дырку и хоть малейший интерес к нему.
Ее глаза прильнули к моему лицу, согревая мою кожу.
— Он время от времени изменял Монике. Их брак был организован по закону. Она родилась в богатстве ‒ он хотел взять это в свои руки. Обе их семьи были итальянцами. Оба католики. Оба амбициозны. Это имело смысл. К сожалению, старший принял это за то, что это было ‒ соглашение с выгодой, в то время как Моника безумно влюбилась в него, требуя от него верности.
Любовь была ужасной вещью. Это избавляло людей от уродства. Хотя я начал замечать, что это также выявляет красоту.
Печенька положила руку мне на бедро, сжимая его.
— Мои родители прошли через порочный круг. Ромео обманул. Моника выгнала его. Затем, в конце концов, он пополз обратно к ней за вторым шансом. Всегда хочет оплодотворить ее снова. Промыть и повторить. Вот только ребенок так и не появился. Моника была совершенно бесплодна, если не считать счастливого старого меня.
Горькая улыбка скользнула по моим губам. Я сбился со счета, сколько раз жалел, что вообще не родился.
— Когда мне было шесть лет, Моника узнала об измене Ромео. Не только обман. Настоящий роман. Женщина переехала в его пентхаус в центре города. Принесла свое дерьмо. В том числе и ребенка.
Тот самый пентхаус, который я занимал время от времени, пока Печенька переворачивала мой мир с ног на голову. Тот самый пентхаус, который я делил с Морган.
Если подумать, я не мог найти более подходящей судьбы для этого пентхауса, чем сгореть дотла.
— Маленьким мальчиком я привык заботиться о себе, в то время как мои родители вошли в кризисный режим. Я сам готовил себе ванну, одежду, обед, домашнее задание. Моника почти не обращала на меня внимания, посвящая свое время неудачным заговорам соблазнения и попыткам оплодотворения. Неважно, что она не могла заботиться о своем существующем ребенке. Так что сначала, когда она выгнала старшего, я справился.
Выпустив дыхание, я взял руку Печеньки, все еще лежащую на моем бедре.
— Тогда я пошел в первый класс. Достаточно скоро стало очевидно, что в моей жизни не было взрослых. Я опаздывал в школу, если вообще приходил, так как водитель Моники часто выполнял ее поручения, не оставляя времени, чтобы отвезти меня. Я был неопрятным. Вонючим. Опаздывал с домашним заданием. К концу первого семестра в нашу дверь постучали из Управления по делам несовершеннолетних.
Пальцы Печеньки сжались на моей ноге. Я изучал люк в крыше, отказываясь видеть жалость на ее лице.
— Естественным решением было бы нанять няню, но мои родители и раньше обжигались. Прошлые няни постоянно нарушали свои соглашения о неразглашении, болтая в прессе. Мать Зака предложила взять меня на несколько недель, месяцев ‒ сколько бы времени это ни заняло.
К тому времени мы с Заком стали неразлучными братьями.
— В конце концов, старший не мог вынести позора, который он принесет на порог, если люди узнают, что он передал своего единственного ребенка незнакомцам. Он был озлоблен и зол на Монику за то, что она провалила свою единственную работу ‒ быть матерью. Итак, он нашел решение. Он отправил меня к своей младшей сестре в Милан.
Сабрина Коста была воплощением горячего беспорядка. Дитя любви привилегий и глупости.
Женщина проводила время, прыгая от одних токсичных отношений к другим, не переводя дыхания. Она заполняла свои дни вечеринками, покупками и добычей кокаина без ведома своей семьи.
Пристрастие к наркотикам увлекло ее за океан, туда, где ее родители не могли следить за каждым ее шагом.
Даллас положила мои руки к себе на колени, вытирая с них жир бургеров.
— Они увезли тебя посреди учебного года?
Я кивнул.
— Поскольку я не говорил по-итальянски, мои родители решили, что меня должна обучать дома Сабрина, которая, я сомневаюсь, обладает большими знаниями, чем музыкальная шкатулка «Little Einstein».
Возможно, я был резок. Наверняка музыкальная шкатулка знала больше цветов и звуков животных, чем она.
— В ту минуту, когда я прибыл в Милан, я понял, к чему все идет. Сабрина не уделяла мне ни минуты. Она постоянно уходила из дома, устраивала вечеринки и оставалась со своими постоянно меняющимися бойфрендами. Я был один в ее квартире. Только я и учебники, с которыми меня подбросил старший. Раз в неделю она возвращалась с пакетом или двумя продуктами, но их едва хватало на два дня.
Челюсти Печеньки напряглись, словно готовясь к физическому удару.
— Я справился, ясно? — глухой смешок вырвался у меня. — Я всегда находил банки с едой. Иногда я съедал всего несколько ложек томатной пасты в день. Сухие макароны ‒ я не знал, как их готовить. Консервы с тунцом были настоящим лакомством. Всякий раз, когда она привозила их, я получал огромное удовольствие. В конце концов, даже эти поставки прекратились. Один из ее парней взял это на себя.
Даллас напряглась рядом со мной, сжав мокрый ворс в кулаке. Темнота окутала парк. Каким-то образом мы пропустили закат.
— В первый день, когда я встретил его, он вывел меня. Я был так счастлив. Это был мой первый выход из квартиры с тех пор, как я приехал почти месяц назад. Я думал, что Сабрина наконец-то нашла кого-то, кто не был полным куском дерьма. Гейб сказал мне, что отведет меня поесть, и он это сделал, только это было не в ресторане. Мы прибыли на боевую арену на окраине Модены.
Глаза Печеньки округлились при слове «арена».
И все же она ничего не сказала.
