Любовный треугольник - Элла Александровна Савицкая
— Ани не при чем, — отвечает вместо меня он, — Просто так сложилось, что мы больше не вместе.
— У тебя появился кто-то? — гортанно выдавливает папа.
— Нет. Сейчас у меня никого нет. И у Ани тоже. Но мы не любим друг друга.
— И что? Брак не на этом строится.
— А то, что и она и я еще слишком молоды, чтобы всю жизнь прожить на чувстве благодарности и долга.
— Ани, Аничка моя, — мама еле дышит, в глазах слезы.
Не в состоянии больше выдержать этой пытки, я присаживаюсь перед ней на колени.
— Мамочка, не переживай. Ничего страшного, — тараторю, что могу, — всё хорошо будет. Правда.
Она смотрит на меня во все глаза, сжимает руки. В глазах непонимание, растерянность, сожаление, а моё сердце так сильно бьётся о ребра, что кажется, выломает их.
— Ты не любишь Давида?
Закусив губы, прикрываю рот рукой. В голове шумит, в глазах собираются слезы. Мне требуется несколько секунд, чтобы впервые ответить на этот вопрос в первую очередь себе…
— Нет, мам… не так, как ты папу.
Как оказалось — я могу без него дышать. Ведь так Давид когда-то сказал — когда любишь, не можешь дышать без этого человека. А я, как оказалось, смогла. И жить, и дышать, и справляться. И даже веселиться. Меня устраивала такая жизнь.
Я всё пыталась понять почему так — почему я способна принять его измену и жить с этим дальше? Ведь, когда любишь — не простишь. Я помню, как тетя Салвар покончила с собой, когда узнала о измене ее мужа. Она не справилась с предательством. А я смогла. Почему? Ответ оказался на поверхности — потому что не люблю так сильно. Если бы мы и дальше жили, как раньше, я бы возможно этого никогда и не поняла. Потому что мои чувства к Давиду всегда были самые теплые. Он был моим первым мужчиной, парнем, который мне понравился, еще когда я была ребенком. Но та детская любовь не выросла до размеров той, которая есть у мамы с папой. Той, что у Мариам и Демьяна… Наверное, только поэтому я смогла сейчас пойти на этот шаг и признаться им. Признаться себе…
Я не боюсь больше потерять Давида… Он дал мне понять, что я могу и без него. Хотя даже при это всём он все — равно рядом…
— Прости меня, мамочка. И ты прости, пап, — стираю со щек слезы, боясь только одного, что они развернутся и уедут.
— Давид, — давящая интонация Тиграна Армановича заставляет перевести на него взгляд. Свекр стиснув кулак, крошит Давида осуждением, — Это неправильное решение. У тебя дети.
— От детей я не отказываюсь, — ровно отвечает он, словно его совершенно не страшит то, что происходит, — Они как были мои, так ими и останутся. Ани тоже не лишится поддержки.
— Да кто ж так поступает-то? — всплеснув руками, мама встает со стула и начинает ходить из стороны в сторону, — Как так? Вы же счастливы были. Почему, дети? Моя дочь разведена. Боже… Боже.
— Позор, — сжимаюсь в комок от того, как с презрением выплевывает папа.
— Позор — это заставлять дочь жить с человеком, с которым она НЕ счастлива, — твердо заявляет Давид. — Я не думаю, что вы как любящие родители хотите своему ребенку участи несчастливой жены, правда?
— Ты не счастлива? — рывком вернувшись ко мне, мама тоже опускается на колени и берет меня за руки, — Аничка, милая, ты не счастлива?
По моим щекам текут слезы, в груди сильная боль. Еще одно признание самой себе…
— Нет, мам…
— Боже, — причитает она, прижимая меня к себе, а я плачу. — Как же это произошло? Что же случилось? Ну, может попробуете еще дать себе шанс? Давид… ты же видишь какая Ани. Слабенькая, ранимая. Как ты ее оставишь?
— Ани замечательно справлялась полгода, пока я налаживал дела в ресторане, а потом еще столько же, живя самостоятельно. Вы недооцениваете силы своей дочери, Гаянэ.
— Она же маленькая у меня, несмышленая, как она одна-то останется?
— Мам, я приловчилась, — пытаюсь успокоить её, гладя по спине, — я справляюсь, правда. Ты же сама видишь!
— Что люди теперь скажут? Аааай, что скажут? — папа тоже встаёт со стула и запускает пальцы в волосы.
— Какие люди? — звучит резко Давид, — На кону счастье вашей дочери, а вы о людях говорите?
— Да что ты знаешь?
— Всё знаю. Но если так боитесь, то здесь вам никто ничего не скажет. Или вы хотите уехать в село от внуков?
Цокнув, папа сжимает недовольно губы. В глазах молнии и злость.
— Умные, да? Не зря Лусинэ говорила, что ехать сюда плохая идея. Распустились совсем. Развод удумали. Семью сохранять нужно, а не разводиться. Где это видано?
— Так, успокойтесь все, — отрезает Тигран Арманович, рывком вставая из-за стола, — сделаем так. Давид, Ани, мы дадим вам время обдумать все еще раз. У вас все-таки дети… Вы еще молоды, можно подстроиться…
— Отец, нет, — бескомпромиссно обрубает его Давид, — Мы уже всё решили. Подстраиваться никто не будет. Мы разводимся.
70 Давид
Вся эта сцена — на полу плачущие Ани и её мать, Артуш, волком смотрящий на меня, отец — транслирующий разочарование и презрение, заворачивает внутри меня ураган… Желание развернуться и уйти настолько сильно, что мне приходится сдерживать себя силой.
Не оставлять же Ани одну разгребать всю их неадекватную реакцию.
— Ани, встань, — тяну её за плечо, потому что физически не выношу видеть женщину на коленях.
Всхлипнув, она поднимается и помогает подняться Гаянэ.
— Послушайте меня внимательно все, — давлю в себе раздражение и стараюсь звучать как можно спокойнее, — вопрос с разводом — решен. От вас требуется только максимальной поддержки. Если не меня, то хотя бы Ани. Но если хотите знать мое мнение, даже без вас она справится.
Испуганно взглянув на меня, она гладит руки мамы, как будто опровергая мои слова.
— Мам, пожалуйста, не принимай это так близко к сердцу. Давид и я… мы очень уважаем друг друга. Мы не ругаемся, он помогает мне, но мы больше не вместе.
— Ох, — прикрывая рукой рот, женщина как зомбированная раскачивается на стуле, — не понимаю. Не понимаю.
— Пойдем со мной, ладно? Поговорим…, - взяв мать за руку, Ани уводит её из зала, оставляя меня наедине с отцом и тестем.
— Ты инициатор, да? — сложив руку в кулак, ставит его на стол Артуш. — Моя дочь не пошла бы сама на такое. Она послушная, верная девочка. Мы воспитали её правильно.
— Вы воспитали её послушной
