Правила поедания устриц (СИ) - Мори Анна leithne
Надо что-то быстро придумать, и Рактер берет Шей за руку, и не отводя взгляд от ее лица, говорит с широкой улыбкой:
— Общее будущее – это так прекрасно звучит! Я рад, что мы будем вместе, какие бы испытания ни послала нам судьба.
Рактер знает, что Шей достаточно умна, чтобы подыграть. Она так и делает — улыбается светлой и на вид совершенно естественной улыбкой:
— Не сомневаюсь, что так и будет.
Это первый раз, когда он прикоснулся к ней за все время их знакомства.
Рука Шей легкая, по-южному сухая, не такая мерзко-мягкая и липкая на ощупь, похожая на трясушееся желе, как у многих. Конечно, живая плоть так или иначе уступает киберкоже — все эти поры, волоски, прыщи, сосуды… Он хорошо помнит, какими отвратительными — в буквальном смысле до тошноты — казались ему люди из плоти и крови в первое время после установки имплантов. Но к Шей он привык, и этот ее странный морской запах — к нему тоже привык. Ему не неприятно это прикосновение.
И ей, кажется, не неприятно, несмотря на смятение.
Он снимает со своего мизинца кольцо, надевает Шей на безымянный палец — платина красиво смотрится на смуглой коже, — и легко касается ее руки губами. Кольцо в самом деле обручальное: когда-то оно принадлежало его жене — в той далекой, почти чужой жизни, когда Рактер был в значительно большей мере человеком, чем сейчас.
В темных глазах Шей сменяет друг друга какое-то невероятное количество самых разных эмоций (на другом уровне восприятия — оглушительная лавина диссонансных звуков, хоровод мельтешащих, как стая мотыльков, пятен цвета — очень много удивления, смущения — но гнева среди ее эмоций он не видит). Руку она не отнимает, хотя пальцы немного дрожат. Со стороны, как он надеется, все это выглядит весьма романтично.
– Едрить вашу мать, — отчетливо произносит Гоббет с отвращением.
— Не сильно-то я удивлена… вы на корабле и на забегах вечно липнете друг к другу, как герои ромкомов… — вздыхает Из0бель.
— Спасибо, друзья, что радуетесь за мою личную жизнь, — фыркает Шей.
— Спасибо, что напомнила, что у некоторых тут вообще нет личной жизни, — откликается гномка со свойственной ей беззлобной ворчливой иронией.
Рактер насмешливо приподнимает бровь, услышав про ромкомы, но доля истины в словах Из0бель определенно есть. К нынешнему моменту глупо уже отрицать, что он то и дело жертвует ради Шей Сильвермун временем и делами – даже ради сомнительных авантюр вроде этого похода в гадальную лавку.
Потому что с ней всегда интересно. Потому что…
«Шей – это Шей. Она особенная».
Дункан, похоже, единственный из присутствующих, для кого эта сцена оказалась сюрпризом. Глаза остекленели, лицо цветом напоминает плохо перемешанный клубничный коктейль — полосы белого, полосы красного. Не по душе мысль, что твоя сестра спит с долбаным чоканутым риггером, да, бедняга? — думает Рактер равнодушно. Нет разницы, правда это или нет, раз все уверены, что да, и давно.
Похоже, он все сделал правильно: все в секунду забыли про то, какую именно гексаграмму они с Шей разделили на двоих, словно свадебные кольца. Отлично. Уж лучше смешки и перешептывания, чем то мрачное и тревожное, как предгрозовое небо, молчание, которое сопровождало предыдущее предсказание.
Но Рактер его, конечно, помнит, и не сомневается, что Шей тоже не забыла. Свойство силы – перетекать из одного сосуда в другой, подобно воде… Сильный принимает и благословляет свое одиночество, слабый бежит от него.
Не отнимая у него свою дрожащую руку, она находит силы напоследок поторговаться:
— Я правильно понимаю, бабушка, что на общем будущем мы экономим сотню прекрасных звонких нюйен?
Гадалка недовольно поджимает губы, но подтверждает:
— Да. За последнее гадание денег не возьму.
***
Обратно на “Дырявую калошу” они возвращаются пешком, хотя погода и не думает исправляться.
Рактер и Шей идут под одним зонтом. Остальные ушли немного вперед, тактично дав им возможность поговорить наедине.
— Ловко придумано, — произносит она как-то отстраненно.
— Простите. Знаю, это бестактно…
— Что? Вовсе нет. Все и так думают про нас черт-те что.
— Хм… Ну да. Не хотел, чтобы другие волновались из-за пустяка. Особенно Гоббет — вы же знаете ее, она способна раздуть из дурацкого гадания целую катастрофу.
— Или не пустяка — вот что меня тревожит…
— Тем более. Думаете, ее предсказание имеет отношение к тому, что происходит в Гонконге? К этой… Цянь Я?
(Шей несколько раз приходила к нему в мастерскую поздно ночью потому, что не могла заснуть. Ей, как и остальным в городе, постоянно снятся какие-то малоприятные сны про выпадающие зубы.
Однажды она спросила Рактера, спит ли он сам когда-нибудь. “Ну, надо же иногда делать дефрагментацию и проверки на вирусы и ошибки”, — ответил Рактер, но она так посмотрела на него, что пришлось пояснить, что это шутка, и да, иногда он спит.
Но ему не снится ничего, никогда).
— Я уверена в этом. — Шей молчит какое-то время, потом произносит: — Знаете, я поначалу думала, что вы совсем не разбираетесь в отношениях. Как все эти стереотипные гениальные ученые-чудаки. Но для человека, у которого нет эмоций, вы очень ловко манипулируете чужими.
— Ну так со стороны многое видно лучше, — улыбается он. – «Лицом к лицу лица не увидать», как писал один русский поэт.
— Поэт? Какой?.. — Она тоже растягивает губы в улыбке.
А он всматривается в цвета волн ее мозга: буря эмоций улеглась, но он видит не совсем то, что ожидал. Предложение играть пару не должно было ни разозлить Шей, ни даже особенно смутить — ведь остальные, действительно, и так давно считают, что они вместе. Однако за ее безмятежной, как всегда, улыбкой он видит малиновые полосы стыда, наливающиеся отчетливым багрянцем гнева. И все тот же старый добрый испуг. И — совсем уж непонятное — голубые волны какой-то грусти, расходящиеся кругами, как круги от капель дождя в лужах.
Рактер все еще держит ее за руку. Выше запястья кожа – в мурашках, кожа холодная от дождя, но сама рука теплая, даже горячее, чем обычно, хотя пульс у Шей всегда чуть быстрее среднего человеческого и температура тела выше – как у кошки.
Он останавливается и слегка сжимает ее пальцы, вынуждая ее тоже остановиться.
— Шей, вы очень хорошо врете, — говорит он осторожно, — но, может быть, стоит наконец поговорить откровенно? Я вижу, что вы злитесь, а я совсем этого не хотел. Мне очень дорога наша дружба.
— Да с чего вы взяли? Ничуть не злюсь, — якобы непонимающе моргает она.
— Помните, при знакомстве вы спросили меня про мозг — как там у меня все устроено. Ну так вот. Мозг у меня биологический. Нейронные связи укреплены искусственными белками, но в целом он мало чем отличается от вашего. Никаких церебральных ускорителей, даже блокаторами боли пользуюсь очень редко — они мешают концентрироваться и следить за состоянием тела. Но…
Какой-то миг он колеблется. Стоит ли дружба с Шей Сильвермун секретов, которые могут в будущем сильно ему навредить? И не ухудшат ли ситуацию его признания еще больше?
Впрочем, рано или поздно она все равно узнает…
— “Но”?.. — повторяет она.
— Все знают, что у риггеров есть особая связь с техникой, — решается Рактер, — но мало кто задумывается, как это работает. Друг мой, я живу в совсем другом мире, чем вы. Люди видят меньше одной десятитриллионной того, что нас окружает. Прямо сейчас через ваше тело проходят рентгеновское и гамма-излучение, микроволны и радиоволны, чужие разговоры по телефону и телетрансляции, хотя вы, конечно, понятия об этом не имеете. Мое восприятие гораздо в меньшей степени ограничено человеческой биологией. Поэтому я… довольно много о вас знаю. Знаю, что сейчас вы замерзли и перенервничали… Хотите мое пальто?
— Не хочу. И вовсе я не мерзну.
— У вас озноб. Температура растет. В горле что-то, похожее на начинающуюся инфекцию. Спина болит. И синяк на локте тоже.
Шей поспешно отодвигается от него, вырывает свою руку и хватается ей за шею, словно пытаясь прикрыться. И краснеет, не то от стыда, не то от гнева, который она наконец-то не скрывает.
