Лариса Теплякова - Любовь с итальянским акцентом

Помолчали. Всплакнули уже обе. Но долгие слезы не в Наташиных привычках. В ее голове одна за другой возникали мысли, жаля изнутри.

— Мама, а как же я, Антоша? — спросила она. — Мы ему тоже не нужны?

Мать пожала плечами.

— Мама, он вернется. Седина в бороду — бес в ребро. Ты же знаешь эту поговорку. День, другой — и все. — Наташа убежденно тараторила, обнимала мать, стоя на коленях у старенького кресла. А мы его немного пожурим да и простим. Заживем, как жили.

— Вернется обязательно, — подтвердила Анна Андреевна. — Вещи свои забрать. Кое-что увез уже сегодня. Остальное, сказал, позже заберет.

Слова давались Анне Андреевне с трудом. «Боже мой, лишь бы сердце выдержало у мамы, — как в лихорадке думала Наташа. — Лишь бы не случилось с ней чего. Ну я ему покажу новую любовь!»

— Да куда он ушел-то, мама? К кому? — в отчаянии выкрикнула дочь, не веря, что есть в их городе такая смелая женщина, которая приняла ее отца в свой дом. Ведь их семью все знали!

— К Фариде. Он ей квартиру ремонтировал в последние месяцы.

— К какой такой еще Фариде? Я завтра же разнесу эту Фариду в клочья и приведу отца домой. Любовник чертов! Бельмондо с Урала! — кипятилась дочь.

— Ты успокойся, доченька. Видно, судьба у нас такая. Это Бог меня наказал.

— Тебя?! За что?! — изумилась Наташа.

Несмотря на свалившуюся беду, лицо Анны Андреевны выражало житейскую умудренность и всеведение. Наташа осеклась, замолчала, догадываясь, что сейчас узнает от матери нечто такое, о чем даже взрослым детям родители обычно не говорят.

— Ты послушай, не перебивай. — Мать прокашлялась и осипшим, но уже ровным голосом продолжила: — Ты не знаешь многого, не говорила я тебе. В молодости, до меня, невеста у него, у Ильи, была. Они уже и к свадьбе готовились понемногу. А я приехала после техникума сюда на завод по распределению. Влюбилась в Илюшу, но виду не подавала. Гляжу, а он сам ходит за мной, как на веревочке. — Лицо Анны Андреевны осветилось грустной улыбкой. — Перешла я дорогу хорошей девушке. Тогда не задумывалась, не горевала. А сейчас думаю: прокляла меня, наверное, Тонечка, невеста его. Она тогда вскоре уехала после нашей свадьбы. В области через год-два сама замуж вышла. По любви ли, не знаю. Но в любом случае такая обида не забывается никогда. Осуждали нас многие. А у нас одно оправдание было — любовь. Мать его, бабка твоя покойная, сказала, мол, хорошо, что до свадьбы все открылось, а то гулял бы от Тонечки, не было бы у них семьи нормальной. Приняла меня в свою семью, но всегда сурова была, строга, свекровушка моя покойная. Держала меня на расстоянии. А Тонечкина мать даже приходила ко мне в общежитие, просила одуматься. А я ей — как, мол, без любви! Молодая я была, бойкая. Отлились мне теперь Тонечкины слезы и позор ее. Город-то маленький, все на виду. Вот так, доченька. Больно мне сейчас, но верно говорят, что за все взыщется полной мерой. Будем с тобой дальше жить. Еще раз заново начнем. Только ты на меня не смотри, особенно-то не жалей, устраивай свою личную жизнь. А я всегда рядом буду.

— Мама, тебе, значит, расплачиваться за грехи молодости, а он? Отряхнулся от семьи, и пошел? Я не могу так оставить, — возмутилась Наташа.

— Если хочешь, поговори с ним, — разрешила мать. — Да он и сам зайдет за вещами. И вообще сказал, что помогать нам будет. Только не изменишь уже ничего. Я его знаю. Илья Симаков слов на ветер не бросает. Долго думает, но если уж что решил — так тому и быть. Давай лучше поспим. Рассвет уже скоро.

Визит к отцу Наталья откладывать не стала. Утром пошла к Деминым, сурово обратилась к Петру Ивановичу:

— Ну, выкладывай, дядя Петя, где мне теперь отца своего искать, где разлучница наша проживает. Только не говори, что не знаешь!

Дядя Петя Демин назвал адрес, не глядя ей в глаза.

— Хочешь, пойду с тобой? — угрюмо спросил Славик. — Обидеть тебя не позволю!

— Нет, нам нужно поговорить с ним вдвоем. А чтоб меня обидеть, надо долго готовиться и очень постараться, — пошутила Наташа. — Да и отец он мне.

Илья Семенович встретил Наталью радостно, приобнял.

— Дочь пришла! Молодец! Правильно сделала. Заходи, заходи, садись. Фарида, это Наталья моя. Накрывай стол, надо вам познакомиться.

Илья Семенович вел себя в доме Фариды по-хозяйски, был оживлен, шутлив по своему обыкновению. Наташа осматривалась, по-женски подмечая детали. Фарида была крепкая, смуглая башкирка. Не красавица, но ладная, необычная, с яркими, чуть раскосыми глазами и очень густыми волосами. Моложе отца лет на пятнадцать, не меньше. Привычными плавными движениями, не торопясь, расставляла она на столе угощения. Губадия, баурсак, мед, чай, настойка домашняя. Вкусно, наверное. Замечалось, что слажено у них все не вчера, а уже давненько.

Наташа сидела, как всегда, прямо, отвечала на дежурные мелкие житейские вопросы, а про себя думала о том, как бы завладеть ситуацией, взять инициативу в свои руки. «Жили-жили, а теперь вот знакомься с какой-то теткой», — досадливо мельтешило у нее в голове. Жалкая фигурка матери так и стояла у Наташи перед глазами. Сжималось сердце, билось учащенно. Главное — самой не заплакать.

— Папа, давай обсудим наши семейные дела. Вы, Фарида, можете послушать, если желаете, — твердо начала Наташа и увидела, как между отцом и совершенно чужой ей женщиной произошел быстрый диалог глазами. Он приказал ей остаться. Мол, нет от тебя секретов, дорогая Фарида. Фарида послушалась его, не вышла, а только отступила в сторону и прислонилась к стене. Хитро! Мол, я-то хотела уйти, да мужчина мой не разрешил.

— Говори, — спокойно позволил дочери отец.

— Я хочу спросить тебя: долг, честь, совесть, ответственность — это пустые для тебя слова, папа? Тебя поманили, а ты, как мальчик, побежал? У матери гипертония, рука еще больная. Столько лет тебе она отдала, а теперь не нужна стала? А Антошке что я скажу? В общем, так: хватит говорить попусту. Даю тебе два дня. Одумайся. Приходи. А я обещаю, что попрекать тебя не станем. Вычеркнем этот эпизод из жизни! — решительно заявила Наташа.

— Да нет, дочь, ты не поняла, — ответил отец. — Я все обдумал. И помогать вам я ведь не отказываюсь. А что годы, так и я ей, Аннушке, свои годки отдал. Всю жизнь работал, шабашил, подрабатывал. Сама знаешь. А она все приговаривала — надо то, надо это! Правильно, надо было: ты росла, замуж вышла, Антоша родился. А теперь все, шабаш, — хочу для себя пожить! Прими это и не осуждай меня. Знаешь, как говорят: не судите, да не судимы будете! И это верно. Лучше выпей с нами рюмочку. Мировую.

Фарида молчала, глазами выражала согласие с Ильей Семеновичем. С довольствием смотрела она на Наташиного отца, Антошиного деда. Наталья видела, что стучится в закрытую дверь. Когда родила она сына, сама стала матерью — все равно продолжала ощущать себя любимой дочерью, папиной девочкой. А тут, в квартире у Фариды, вдруг остро ощутила, что ее детство и даже юность давно позади. Теперь она Антошке за отца и деда, хотя те оба здоровы и живут неподалеку. Поняла в одночасье, что в своем доме быть ей теперь в ответе за все.