Рецепт моего (не)счастья - Ева Ночь
— Сложно о себе рассказывать, — словно жалуется Илона. — Одна банальщина на уме, и сразу мысли: я что, такая скучная? Или вот она — жизнь на ладони: положил, а смотреть не на что.
— Это потому что мы толком не познакомились, — успокаиваю я её. — Когда люди долго общаются, у них либо находится куча новых событий, которыми они хотят делиться друг с другом, либо наоборот: им становится скучно, плоско, не о чем поговорить. Вот совсем как сейчас. Но сейчас — это кажущаяся пустота, понимаешь? У нас внутри много-много разных потаённых ящичков, где прячутся секреты, желания, осколки жизни. И всё дело лишь в том, захотим ли мы выдвинуть хоть какие-то из них, чтобы если не дать допуск в свой внутренний мир, то хотя бы приоткрыть дверцу.
Она оперлась на руки, откинулась и смотрит на меня со смехом в глазах.
— Слишком умный? — напрягся я. Как и любой человек, не очень люблю, когда надо мной смеются.
— Интересный, — качает она головой, отчего её хвостики забавно подпрыгивают.
— Зануда? — продолжаю допрашивать, вглядываясь в её лицо. Я увижу, как только она соберётся мне солгать.
— Скорее, педант. Вероятно — перфекционист, что любит по разным ящичкам рассовывать свои мысли, классифицировать идеи, нумеровать списки, выстраивать по шнурку задачи, которые нужно решить. Спорим, у тебя есть блокнот, куда ты записываешь список дел, а потом с наслаждением вычёркиваешь выполненные пункты?
Блокнот у меня был. Пункты я вычёркивал.
— Настолько очевидно? — приподнял бровь, почему-то уязвлённый в самую печень.
— Нет, — снова машет она хвостиками, — я рисковала. У тебя вполне мог существовать электронный органайзер или календарь дел, и никакого блокнота.
— Это привычка. Почти из детства, — приоткрываю я одну маленькую личную ширму, чтобы она сунула туда любопытный нос. Кажется, ей хочется. — Я разгильдяй, по сути. Порядок давался мне тяжело. Это… отец приучил к планированию и выполнению дел. Поначалу было тяжело. Бунтовал, как мог. Сжёг два ежедневника. А потом втянулся как-то, даже понравилось.
— Никогда ничего не забываешь?
— Стараюсь.
— А я и не стараюсь, — вздыхает она.
— Любишь творческий беспорядок? — задаю наводящий вопрос, потому что Илона не спешит ничем делиться.
— Нет, — мотает она головой. — У меня его не бывает. У меня всё математически верно, точно, как в аптеке, как на электронных весах. Все мысли, буквы, цифры — здесь, — касается она виска пальцем.
— Вундеркинд? — теперь я чуть улыбаюсь.
— Ну, почти, — смущается она. Видимо, перегнула всё же палку, расписывая свои выдающиеся способности. Именно так я воспринимаю её порозовевшие щёки и опущенные вниз ресницы.
Милая. Забавная. Похожая на щенка девушка. В ней слишком много детскости, наверное. Ещё эти хвосты-уши усиливают сравнение.
Я только открываю рот, чтобы приободрить её, как в ванной гаснет свет. Становится темно. Девчонка испуганно ойкает. От неожиданности воздух кажется плотным и непроницаемым. Темнота падает, как водопад — сплошной стеной.
— А-а-а-а! — дребезжит её голос, как отбойный молоток. Правда, на вполне приемлемых децибелах. Можно сказать, почти бесшумно, но пулемётно, будто ей кто-то внутрь ленту с патронами вставил, и теперь она ими отплёвывается.
— Ты чего? — спрашиваю, осторожно поднимаясь на ноги.
— Я боюсь темноты, — клацает она зубами. — Очень сильно боюсь.
Глава 7
Случилось то, чего я предвидеть не могла: кто-то выключил свет. В такие моменты на меня нападала паника, страх сковывал по рукам и ногам, и я плохо понимала, что происходит вокруг.
Темноты я боялась с детства. Не тёмного времени суток, когда в окна заглядывают звёзды и луна, когда глаз улавливает очертания предметов, а тёмное беспросветное нечто, рождающее злобных монстров из-под кровати или из-за угла.
С возрастом я научилась с этим мириться, но если темнота падала внезапно, как сейчас, я снова становилась маленькой девочкой — беспомощной и жалкой.
— Тихо, тихо, — звал и вёл меня за собой уверенный сильный голос, — всё хорошо, я рядом.
Тёплые руки коснулись моей влажной кожи, обняли за плечи и притянули к себе. И я поверила, доверилась, пошла, встала на ноги и прижалась к тёплому сильному телу, что обещал мне уладить это недоразумение.
— Вот так, хорошо, умница, — вибрировал его голос где-то у меня над головой. — Успокаивайся, ты не одна, мы здесь вместе. Слышишь меня, Илон?
Я тряслась, как будто ко мне кто электрический ток подключил. Меня коротило, но дрожь постепенно уходила, потому что я действительно была не одна в этой кромешной темноте.
Впрочем, уже и не такой плотной, как раньше. Глаза, привыкнув, начали улавливать очертания предметов, как только я смогла оторвать щеку от мужской груди.
— Слышу. Дай мне ещё минутку.
— Вот и молодец. Приходи в себя, и мы выйдем отсюда, как только ты будешь готова. Ты же помнишь? Есть дверь и щеколда. Одно движение руки — и мы на свободе.
Он ещё что-то бормочет, а я не могу остановиться: впитываю в себя его вибрацию, гудение, слова, что становятся не важны. Только этот парень и его тепло, его уверенные интонации и уходящая из моего тела дрожь.
А затем он протягивает руку и открывает дверь. Я слышу, как щёлкает замок. Внешние звуки и свет врываются внутрь, я втягиваю воздух в лёгкие и шумно, с облегчением выдыхаю.
— Вернулась, потеряшка? — глаза у Богдана искрятся доброй улыбкой. Не обидно совсем.
— Спасибо большое, — чинно благодарю я его и делаю шаг назад.
Кажется, руки его неохотно расстаются со мной. А я лихорадочно думаю, не перешли ли мы границы? Я, когда прислонялась щекой к его груди. Он, когда обнимал меня слишком уж интимно, что ли. Но в его жестах ничего такого не было. Или мне упорно хочется так думать.
— Обращайся. Я, конечно, так себе утешитель, но всегда готов спрятать тебя от страхов и темноты. Приятно ощущать себя немного волшебником.
Народ веселился вовсю. И наше уединение мимо посторонних глаз не прошло. Даже Люда заметила — я успела увидеть,
