Тот самый гость - Александра Астафьева
Твою ж…! Я гляжу на огромный циферблат часов, установленных на стене, и отвечаю:
— Прошу прощения, много работы, больного уже повезли.
— А у кого её мало? Ждём.
И повесили трубку. Хамка.
Елки-палки. Со всех ног несусь в знакомую родную пятую палату.
— А я думал уже самому ковылять до поста, а там — на этаж с физиотерапией, — похоже, шутит Гуров, когда я в буквальном смысле слова врываюсь к нему. Мужчина пытается встать, но я жестом руки показываю, чтобы не двигался.
— Немного заработалась, а так — да, мы едем на седьмой этаж в кабинет ультразвукового исследования, — констатирую факт и подвожу к нему кресло для перевозки больных.
— То есть, сопровождать меня будете вы?
Я, кто же еще? Как будто он не знает.
— Если вы имеете что-то против, то вашу компанию может украсить Игорь Валерьевич, а я займусь своей основной работой, вместо того чтобы выполнять функции сиделки.
— Я же не специально… — звучит немного обиженно из уст пациента.
Честно, я не желала, чтобы из меня выходила подобного рода желчь, но так не люблю, когда в мой запланированный рабочий день вмешиваются.
— Вы про того молчаливого очкарика? — видимо, имеет в виду Давыдова. —Увольте.
— Чем он вам не угодил? — интересуюсь я. Как только помогаю больному приподняться, он осторожно присаживается в кресло.
— Наоборот. Спасибо ему, помог мне в нелёгком деле.
— Каком же? — отвлеченно спрашиваю, аккуратно одолевая дверной проем палаты.
— Право, неудобно мне об этом говорить, но с вами поделюсь…
Я везу его по длинном коридору: Олег Викторович сидит в кресле ко мне спиной. Видно, как одна нога вытянута вперед на подложке, вторая — свободно расположена рядом; поврежденная кисть одной руки согнута и зафиксирована бинтом возле груди.
Он что-то продолжает рассказывать, наверное, чтобы не возникала пауза между нами. Я стараюсь поддерживать разговор короткими фразами, не проявляя особого внимания. Ключевое слово «стараюсь». С Гуровым погрузиться в свои мысли и вести себя на рабочем месте как обычно, не получается.
В медкабинете Олег Викторович пытается расшевелить серьезный женский коллектив. Подобно мне они настороженно принимают его реплики и шуточки. После проведения своей работы, женщины все же посмеиваются, расслабляя обстановку. Мне единственной не до смеха. Я всякий раз дёргаюсь, по привычке тянусь на пост — рабочее место, которое пришлось покинуть не по своей воле. «Все нормально, Вера», — успокаиваю себя, вспоминая о том, что сейчас там Давыдов. Главное, чтобы он не напортачил и не навёл свои порядки. Терпеть этого не могу.
Записав результаты исследования, и вложив их в историю болезни, нас отправляют обратно в наше отделение, поскольку сустав ещё недостаточно зажил для проведения физиопроцедур. Значит, я не провожусь с данным пациентом весь день, что немного радует. Мысленно, одной ногой я уже стою у поста на своем привычном месте.
— Чувствую себя инвалидом, — говорит мне с долей досады Гуров, пока мы спускаемся в лифте на третий этаж хирургии.
— Это временно, и никакой вы не инвалид. Вам ещё повезло, что не все так плачевно. Могло закончиться и хуже.
— Вы правы, но все равно, оказаться здесь в мои планы не входило, тем более с травмами, которые требуют времени, чтобы сойти на нет. А времени у меня на болячки, к сожалению, не так много.
Мы выходим из лифта, и я молчу, перевариваю его слова.
Похоже, человек живёт жизнью с яркими событиями. У него куча дел, ему некогда скучать, дни насыщены постоянными поездками и командировками.
— Так хочется на свежий воздух, — вдруг говорит он, пока я везу его по коридору обратно в палату и размышляю о его жизни. — Надоели эти чёртовы стены.
— Ничего не поделаешь, вам придётся здесь на какое-то время задержаться, — поддерживаю его в разговоре, доставляя в палату кресло, в котором он сидит.
— Везите меня прямо в ванную комнату.
Я так и делаю, не задавая ему лишних вопросов.
— Если, понадобиться моя помощь, вот, — протягиваю ему пульт для вызова и собираюсь развернуться, чтобы уйти, как прикосновение руки Олега останавливает меня.
— Вера… Николаевна, — добавляет он, когда я смотрю на него с удивлением. Он не решается перейти на «ты», и вряд ли подобное произойдёт здесь, в стенах этого медицинского заведения. — Останьтесь, пожалуйста.
Мой вопросительный взгляд вызывает на его лице недоумение.
— Что у вас за ранка на щеке? — только сейчас замечаю глубокую царапину, вглядываясь в него. Весь день избегала будоражащего голубоглазого взгляда, а тут не удержалась.
— Ах, это, — машет он рукой, будто какой-то пустяк, — пытался побриться утром…
— Могли бы попросить кого-нибудь из персонала о помощи.
— Поможете мне? Я правша, — дергает плечом перебинтованной руки, — и левая рука ленится. Вдруг порежусь и истеку кровью. Зачем вам лишние хлопоты?
Неужели он хочет попросить меня о…
Вот же хитрец этот Олег Гуров. И смешно и не очень.
— Ну, кровью вы вряд ли истечете, как сами говорите, а вот с бритвой шутить на самом деле не стоит. Показывайте, где она лежит.
Косметичка покоится на столике перед зеркалом, и Гуров передаёт её мне в руки.
Стоп. Косметичка, в которой находятся мужские принадлежности? И как она туда попала? Значит кто-то побывал у него из посетителей.
— Не уверена, что сделаю как надо, — открываю ее, чтобы достать пену и саму бритву.
Мои руки слегка дрожат, а надо бы успокоиться. Находясь на близком с ним расстоянии, я вдыхаю тонкий аромат его одеколона или крема после бритья. Выдавливаю на свои ладони приятную на ощупь пену и прикасаюсь легонько к щекам больного, размазывая ее по щетинистым скулам. Гуров закрывает глаза, поддаваясь моей ласке. Он дурманит. Запах. А, возможно, и сам Гуров. Скулы его мужественные, шея крепкая, и глаза цвета лазурного моря изредка наблюдают за мной. Чуть наклонившись к нему, я провожу станком по щетинистому подбородку.
— Просто водите бритвенным станком туда-сюда и не бойтесь прикоснуться другой рукой к моей щеке. У вас отлично получается, — говорит сердцеед с ликованием в голосе и улыбкой на губах.
А мне тем временем стыдно несмотря на то, что увлечена столь для меня интимным действием при тесном с ним контакте. Человек
