Любовь как сладкий полусон - Олег Владимирович Фурашов
– Правда-правда…
– Так оно и есть, – уже серьёзно подтвердили слова Кондрашова остальные, уловив недоверчивый взгляд художественного руководителя.
– Раз заговорили на отвлечённые темы – это верный признак того, что мы отдохнули, – подвёл итог разминке Лукин. – Вас я уже, господа артисты, извините за банальность, «сосчитал» и квалифицировал, как тот козлёнок из известного мультфильма, который умел считать. Отныне вы для меня не просто мальчики и девочки, но басы и теноры, альты и сопрано. Попозже я рассажу вас, как говорят в народе, по голосам, то бишь – по хоровым партиям. Пока же, вместо музыкального антракта, поработаем над дикцией и произношением, применив искусственно усложнённую артикуляцию. Попросту говоря – скороговорки. Это эффективный тренинг, чтобы ваши язычки стали изворотливыми, точно помело. Только, чур, не вывихните их.
И заведующий клубом, а вслед за ним и его подопечные, начали произносить на разные лады скороговорки и прочие «языколомки». Типа «Саша сушки сосала и мочалила мочало». При этом Кондрашов успел подметить, что Лукин горазд подпустить сальности и в таком, казалось бы, абсолютно несексапильном занятии. Над предложенной им скороговоркой «Еду я по выбоине, из выбоины не выеду я» навеселились вдоволь. И особенно в исполнении Кропотова, который, покраснев словно свежесваренный рак, пусть и невольно, но так и норовил придать ей более чем двусмысленную форму.
Всё тот же Виктор и добил всех присутствующих, взяв скорый реванш у заведующего клубом.
– Это что, – пренебрежительно отмахнулся он по поводу своего фиаско в искусстве чёткости и чистоты речи. – Это фигня! Вот вы, Аркадий Николаевич, попробуйте быстро сказать такую штукенцию: «Сиреневенькая глазовыколупывательница с полувыломанными ножками».
– Чего-чего! – едва не выкатились глаза из орбит у повидавшего «семь чудес света» худрука под дружный гогот аудитории.
На очаровательной «глазовыколупывательнице» молодёжь «запала» окончательно. Извиняемся за использование непафосного сравнения в повествовании, но необъезженными кобылками ржали и замараевские девушки.
Лишь через пять минут Аркадий Николаевич привёл артистов в рабочее состояние и рассадил их согласно вокальной классификации. «Други мои! – объявил он. – Как мы и условились с вами в дебюте встречи, сейчас попытаемся хором исполнить опус «Деревенька» – любимую песню директора совхоза. Девочки текст уже размножили, посему прошу разобрать листочки, и начнём».
Лукин сыграл на аккордеоне музыкальное вступление и, когда зазвучал лирический лейтмотив, Юрий, в числе прочих, по сигналу дирижёра, поданного энергичным кивком, запел: «Деревня моя, деревенька-колхозница…». Исполнить «опус» по хоровым партиям оказалось непросто. И только с седьмой попытки хор вытянул песню без сбоев от начала и до конца. При этом живое музыкальное полотно, проистекающее из полутора десятков уст, прозвучало столь мелодично и слаженно, что, чудилось, стены кабинета не выдержат акустического резонанса и разлетятся вдребезги.
– Клёво! – выразил общее мнение одним словом Кропотов. – Вот это мы дали! Как ты, Юрка, сказал-то?
– Бельканто2, – потупившись, поскромничал тот.
– О, как! Бельканто! – подытожил Виктор.
– Для дебюта относительно неплохо, – вынес оценку и Лукин. – Хотя красивого пения, особенно в лёгкости ведения звука и плавности переходов, на горизонте пока не наблюдается. Огрехов масса, уж поверьте моему изощрённому музыкальному уху. Но…пели же «с листа». Так что твёрдую «троечку» можно выставить.
– Как «троечку»?!
– Да мы же классно сбацали!
– Не хуже, чем хор этого самого…Григория Верёвки! – возмутились ребята.
– Эх, молодо-зелено, – засмеялся Аркадий Николаевич. – Не берусь спорить. Почитатели нас рассудят…Да!…Ещё мы с вами упустили два момента: не решили, как назовём наш творческий коллектив, и насколько часто будем проводить репетиции?
После горячих и продолжительных споров почти единогласно присвоили нарождающемуся ансамблю наименование «Деревенька» – что и у той песни, с которой предполагалось открывать концерты. Только Кропотов упорно не соглашался с выбранным вариантом, из квасного патриотизма доказывая, что деревня селу – не ровня. А Замараевка, как-никак, – большое село.
Репетиции на «втягивающей стадии» постановили проводить через день, поскольку Лукин опасался, что более напряжённого ритма не выдержат неподготовленные голосовые связки вокалистов. «Снизойдите к моему недюжинному опыту, – переубеждал он наиболее горячие головы. – В нашем деле профанация ужасна. Я же не учу вас озимые сеять. Лучше недогрузка, нежели перегрузка. Первоначальная эйфория улетучится, а напряжение и усталость останутся».
Засиделись допоздна. По домам ребята расходились уже в одиннадцатом часу. А Юрий с Ниной и вовсе ближе к полуночи, так как Лукин оставил их затем, чтобы уточнить репертуар.
Оставшись втроём, Аркадий Николаевич жестом пригласил Кондрашова пересесть на стул, стоявший перед столом заведующего клубом.
– Ну что, Юрий, пародии, фокусы, эстрадные миниатюры? – шутливо спросил он парнишку, когда тот обосновался на новом месте.
– Да я, вообще-то, пою, если это можно назвать пением, – неловко пожимая плечами, пояснил экзаменуемый, демонстрируя своим видом, что ему-то яснее ясного, что их брата вокалиста и без него в избытке расплодилось на белом свете.
– Песня – основа эстрады, – согласился завклубом. – К ней в процессе творчества всё прочее и приложится. Просто ты вчера так завлекательно про Манькину яму излагал, что я узелок на память завязал: у молодого человека речь весьма изрядно поставлена. Ты, Юрий, как: певец-надомник, или на людях доводилось выступать?
– В школьном ансамбле пел, а Володька Попов и Пашка Богданов – который справа от вас сидел, на гитарах бацали и мне подпевали. Володька и на баяне прилично играет. Да что там «прилично»: он лучший баянист Замараевки.
– Угу. И что же мы предпочитаем исполнять?
– Мне у Губина нравится «Мальчик-бродяга». Или у Леонтьева – «Полёт на дельтаплане». Или у Зацепина с Дербенёвым – «Есть только миг»…, – открылся в своих предпочтениях юноша. И спохватившись, добавил: – Наверное, последние две вещи уже устарели?
– Отчего же, – успокоил его авторитетный собеседник. – Хорошие вещи с годами прибавляют в цене. И потом, в сельской местности общественные процессы запаздывают аккурат лет на десять-пятнадцать. Нормальный выбор. Тем паче, что твой вокальный потенциал ему вполне соответствует. Но, всё же…Юрий, ты на досуге взвесь моё предложение про то, чтобы совместно вести концерты. Кумекаю я, что и конферанс – твоя стихия.
Перетолковав с Кондрашовым, Лукин отсадил его в сторонку, а сам занялся Ниной. Примечательно, что её он не столько выслушивал, сколько осыпал комплиментами и пел дифирамбы, обещая ей блестящее будущее – под его, разумеется, тёплым и чутким руководством. От расточаемых им похвал Нина не растаяла. Она лишь иронически фыркала и смеялась.
«Ишь, как обхаживает, селадон! – не с ревностью, а с неожиданно возникшей лёгкой неприязнью подумал Юрий. – Вроде уже в возрасте, а туда же…Да и в луже матерился…». И ему вспомнилась бывальщина про то, как кинорежиссёр дарит посулы начинающей актрисе: «Меньше чем через год у нас с тобой будет «Оскар»!» На что та наивно замечает: «А если родится девочка?»
Кондрашову стало неприятно, и он встал со стула, решив уйти по-английски, не прощаясь.
– Юра, ты куда? – окликнула его Самохина, заметив его резкое движение. – Ты не уходи
