Дэвид Лоуренс - Счастливые привидения

— Ах, Роберт! Это все неправильно!

Но ее услыхала бы тетушка Полин. Да Сисс никогда и не решилась бы на такую дерзость. Она шла в свои комнаты, как делала это прежде и как будет делать всегда.

Утром все трое получали кофе в постель. К девяти часам Сисс отправлялась в дом сэра Уилфреда Найпа, где давала двухчасовой урок его маленькой внучке. Это было ее единственным серьезным занятием, если не считать того, что она с удовольствием играла на рояле. Роберт уезжал в город около девяти часов. Как правило, тетушка Полин появлялась к ланчу, но иногда ее не видели до чая. Выходя из своих покоев, она неизменно выглядела свежей и молодой. Правда, едва появившись, она почти тотчас исчезала, словно ей был противопоказан дневной свет, как цветку — оставаться без воды. Ее время наступало, когда зажигались свечи.

Итак, днем она отдыхала. Если светило солнце, она принимала солнечную ванну. Это было ее тайной. Ланч она предпочитала очень легкий, а солнечную ванну принимала до или после полудня, в зависимости от настроения. Обычно она делала это после полудня, когда солнце жарко нагревало небольшую площадку за конюшнями, окруженную тисами. Прекрасная дама приходила сюда с книжкой. А Сисс должна была сидеть тихо в своих комнатах, чтобы тетушка, сохранившая острый слух, не услышала ее шагов.

Однажды днем Сесилии пришло в голову, что она тоже могла бы позагорать. Скоро она больше ни о чем не могла думать. На плоскую крышу конюшни легко было вылезти через люк, и с этого началось ее приключение. На крыше она бывала и прежде, приходилось, чтобы завести часы — такую она придумала для себя работу. Но теперь она взяла плед и, выбравшись в поднебесье, поглядела ввысь, на верхушки старых вязов, на солнце, после чего сняла платье и с удовольствием улеглась в углу под парапетом, подставив всю себя солнцу.

Сесилия наслаждалась прикосновениями жарких солнечных лучей. Это было чудесно! Ей даже показалось, что от горьких чувств нет больше и следа, даже от раздражения, вечно ей досаждавшего. Она томно потянулась, чтобы на руках не осталось ни одного не тронутого солнцем местечка. Раз уж у нее нет любовника, то пусть им будет солнце. И вдруг у нее остановилось сердце и волосы встали дыбом — она услыхала нежный музыкальный голос, говоривший ей на ухо:

— Нет, Генри, милый! Не моя вина, что ты умер до того, как женился на Клодии. Нет, милый. Я очень-очень хотела, чтобы ты женился на ней, хотя она и не подходила тебе.

Тело Сесилия вдруг стало ватным, словно она вмиг обессилела, от страха она вся покрылась потом. Ее напугал жуткий голос, такой нежный и музыкальный, и такой… нечеловеческий. Он не мог принадлежать смертному. И все же она его слышала, значит, кто-то еще расположился на крыше! Ах, ей было невыразимо страшно!

Превозмогая слабость, Сесилия подняла голову и осмотрелась. Никого! Трубы были слишком узкими — за ними не спрячешься. На крыше никого. Тогда, верно, кто-то внизу, среди деревьев, под вязами. Или голос исходит оттуда, или это настоящий кошмар, голос без тела! Она повыше подняла голову.

И тотчас опять услышала:

— Ах, милый! Я говорила, не пройдет и полгода, как она надоест тебе. Так и случилось, милый. Так и случилось, да, так и случилось! Я хотела уберечь тебя от этого. Не из-за меня ты стал слабым, поддался мечтам о своей глупенькой Клодии. Вот уж бедняжка, до чего же несчастной она выглядела! Ты и хотел быть с ней и не хотел, и сам, милый мой, усложнил себе жизнь. Я всего лишь предостерегала тебя. А что еще я могла сделать? Ты же пал духом и умер, не пожелав увидеться со мной. Ах, до чего горько, горько…

Голос стих. После того, как мучительное напряжение отпустило ее, Сесилия снова без сил упала на плед. Ах, это было ужасно! Солнце светило, небо оставалось голубым, все вокруг было по-летнему великолепно. А она — о, ужас! — как будто начинала верить в потусторонние силы! Сесилия ненавидела все сверхъестественное, и призраков, и голоса, и постукивания[66], и все прочее в этом роде.

И все же откуда взялся этот бестелесный голос, в котором был слышен хрипловатый налет шепотка и от которого мурашки бежали по телу? И еще в нем было что-то невероятно знакомое! Тем не менее, он казался неземным. У напуганной Сесилии не хватало сил одеться, она лежала неподвижно и от этого чувствовала себя еще более беспомощной, от ужаса не способной даже пошевелиться.

Вот опять послышался вздох! Глубокий вздох, до боли знакомый и все-таки исторгнутой не из груди смертного.

— Ах, пусть, пусть! Пусть кровоточит сердце! Лучше пусть кровоточит, чем разбивается. Горе мое, горе! Нет, милый, я не виновата. И Роберт мог бы хоть завтра жениться на глупенькой скучной Сисс, если бы хотел. Но он не хочет, так зачем же мне заставлять его?

Голос срывался, временами слышался лишь хриплый шепот. Слушай же ее! Слушай!

У Сесилии чуть не вырвался пронзительный истерический вопль, когда прозвучали две последние, отрезвившие ее фразы. Невесть откуда взявшиеся осторожность и хитрость заставили ее сдержаться. Тетушка Полин! Тетушка Полин занимается чревовещанием… или чем? Черт побери!

Где же она? Скорее всего, внизу, прямо под тем местом, где лежит Сесилия. Или это дьявольский эффект чревовещания, или передача мыслей на расстоянии, каким-то образом выразившихся в звуках. Слова было почти не разобрать. Довольно долго Сесилия не слышала ничего, разве что время от времени до нее доносилось нечто вроде шелеста листьев. Но она внимательно прислушивалась. Потом поняла, что дело не в чревовещании. Нет, это было страшнее, это была некая форма передачи мыслей на расстоянии. Кошмар! Ослабевшая Сесилия лежала неподвижно, от ужаса не смея пошевелиться, однако появившееся подозрение все же успокаивало ее. Очередной адский трюк, придуманный этой невероятной женщиной.

Дьявол, а не женщина! Ей известно даже то, что Сесилия мысленно обвиняла ее в убийстве Генри. Бедняжка Генри был старшим братом Роберта, на двенадцать лет его старше. Он умер внезапно, едва ему исполнилось двадцать два года, не вынес ужасной внутренней борьбы — он был страстно влюблен в молодую и очень красивую актрису, а мать постоянно унижала его и высмеивала за этот роман. Когда же он подхватил вполне безобидную болезнь, то принятый им яд мгновенно достиг мозга, и он умер, не приходя в сознание. Сисс рассказал об этом ее отец. И потом ей часто приходило в голову, что Полин убьет Роберта, как убила Генри. Ведь это было не что иное, как убийство. Мать убивает своих ранимых сыновей, которые заколдованы ею — Цирцея!

— Полагаю, пора вставать, — прошептал неясный, все не умолкавший голос. — Слишком много солнца не лучше, чем слишком мало. Разумное количество солнца, разумное количество любовного волнения, разумное количество здоровой пищи — и женщина может жить вечно. Я в самом деле верю в вечную жизнь, вполне осуществимо, если женщина получает столько же жизненных сил, сколько затрачивает! Или немножко больше!