Салли Лэннинг - Любовница понарошку

– У меня есть еще одна его работа. В спальне. Не задумываясь ни на секунду, Айрис вскричала:

– А можно мне ее посмотреть?

Он провел ее через просторный холл, на стенах которого висели картины, достойные любого музея. Окна его спальни выходили на роскошный зеленый массив парка, но Айрис сразу же бросилась к бронзовой скульптуре, изображающей обнаженного мужчину, распахнувшего объятия навстречу миру.

Ее глаза были полуприкрыты, словно она находилась в трансе.

Джералд сказал хрипловатым голосом:

– Наверное, ты выглядишь так же, когда занимаешься любовью.

Айрис подняла голову. Держа руки в карманах, она спросила, не расслышав:

– Что?

– Чувственная, восторженная, поглощенная впечатлениями.

Она подумала, что к тому моменту, когда они расстались с Клемом, ее тошнило только при одном взгляде на кровать. Но Стоктону вовсе не обязательно знать об этом.

– Как я занимаюсь любовью, тебя не касается.

– А что тогда ты делаешь в моей спальне?

Торшер, стоящий в изголовье кровати, отбрасывал длинную тень на обнаженную грудь Дже-ралда. Айрис вдруг осознала, что находится совсем рядом с его широкой кроватью.

– Ты думаешь, что я специально напросилась взглянуть на эту скульптуру?! Почему ты все опошляешь? – разгневанно воскликнула она.

– Я купил эту квартиру менее года назад. Ты первая женщина, которая вошла в эту спальню.

Казалось, он сказал это помимо своей воли.

Почему-то Айрис сразу поверила ему, хотя не могла бы сказать, что дало ей повод думать так. Неуверенная и испуганная, она отступила на несколько шагов.

– Мне безразлично, сколько женщин тут у тебя перебывало, – растерянно произнесла она. – Я ни с кем не спала с тех пор, как порвала с Клемом, и не собираюсь делать этого сейчас. Особенно с тобой.

– И ты хочешь, чтобы я в это поверил?

– Это твое личное дело.

– Но ведь это было целых четыре года назад и…

– Три года и десять месяцев, – нервно поправила его Айрис. – И вообще, какое тебе до этого дело?

– Никакого.

Казалось, Джералд опустил забрало. Его глаза опять стали холодными и непроницаемыми, как будто он закрыл ей доступ в свою душу. А была ли у него душа? Но чувства-то у него наверняка есть. Айрис ощутила это в последние несколько минут.

Она послушно последовала за ним, мимолетно заметив еще один рисунок Пикассо на стене спальни, а также танцовщицу Дега в коридоре. Джералд быстро шел по коридору, будто его преследовали призраки. Айрис, старавшаяся не отставать от него, внезапно остановилась как вкопанная.

В освещенной нише в стене стояла небольшая фигурка Мадонны с младенцем. Дерево, из которого она была вырезана, было такое старое, .что скульптура казалась почти черной. Фигуры были очерчены простыми, даже грубыми линиями, но мастеру удалось передать такую нежность, перетекающую от матери к ребенку, что Айрис почувствовала, как у нее перехватило горло от избытка эмоций.

Она даже не заметила, как Стоктон вернулся к ней и встал рядом. Не обращая внимания на ее душевное состояние, он резко спросил:

– Что случилось?

– Боже, какое чудо! – шептала она, не слыша его слов, не отводя от статуэтки восторженных глаз.

– Работа неизвестного автора, конец 14 века. Можешь взять ее в руки, если хочешь.

– Но…

– Айрис, ты можешь ее подержать.

Айрис благоговейно прикоснулась к скульптуре, гладя ее с такой же нежностью, какой дышали сами фигуры.

– Только посмотри, как вырезано плечо. А как деликатен переход от плеча матери к телу ребенка! Кто бы ни был автор, он, должно быть, очень любил своего ребенка, как ты думаешь?

Она подняла к Джералду открытое бесхитростное лицо.

Он нежно тронул рукой ее щеку и сказал изменившимся голосом:

– Сейчас с тебя самой можно было бы лепить Мадонну.

Тепло его прикосновения медленно наполняло ее тело радостью жизни. Он стоял так близко. Неужели это был тот же мужчина, которого еще вчера она не решилась бы отнести к представителям человеческому рода? Человек без души и эмоций?

– Где ты нашел ее? – спросила она осторожно, стремясь сохранить хотя бы еще на секунду этот хрупкий момент нежного касания их душ.

– В небольшой деревушке в Австрии – вдали от туристических путей.

– Можно я ее скопирую? – спросила Айрис нерешительно.

Она осторожно поставила скульптуру на место.

– Меня завтра не будет весь день. Делай, что хочешь.

Айрис смотрела на него во все глаза, и прежде чем она смогла понять, о чем же она говорит, слова сами вылетели:

– Джералд, твоя мама любила тебя?. Повисла гробовая тишина, затем Стоктон ответил с ледяным спокойствием.

– У тебя нет никакого права задавать мне такие вопросы, а у меня нет никакого желания отвечать на них.

– Прости, я…

– Твоя комната находится в конце коридора. Ты бы хотела перекусить перед сном?

– Я не ребенок, которого можно отправить спать, если он плохо себя ведет.

– Ты совсем не ребенок. Ты бесчувственная и назойливая женщина, которая сует свой нос повсюду, куда ее не просят.

– Если ты не хочешь отвечать на мой вопрос, так и скажи, но не обвиняй меня!

– Послушай, у нас деловое соглашение, и больше ничего. Не забывай об этом, хорошо?

Айрис сказала ровным голосом:

– Когда-то я позволяла Клему помыкать мною до такой степени, что я почти исчезла как личность, полностью растворившись в его воле. Этого больше не произойдет. Так что и не пытайся ставить меня на место.

– Мы опять грыземся как кошка с собакой. А этого нет в договоре.

– Это ты виноват. – Ей не хотелось уступать. – Ты словно идол с острова Пасхи, вырубленный из одного куска дерева. Так же безразличен к окружающим и лишен эмоций.

– Не надейся, что ты меня обстругаешь.

– Ты всех женщин презираешь? Или делаешь исключение только для меня?

– А ты всегда оставляешь последнее слово за собой? – презрительно произнес он.

Она вдруг побледнела, вспомнив фигуру мужчины в спальне.

– О, ты, должно быть, предпочитаешь мужчин…

– Чушь собачья! Все гораздо проще. Я не привык ко всем этим глупостям и притворству, которое вы называете ухаживанием и любовью.

– А разве эта скульптура не дышит любовью?

– Ты-то сама что знаешь о любви? У тебя есть муж? У тебя есть дети?

Она быстро заморгала, и ее лицо стало бледным и обиженным, как у ребенка.

– Ты ведь прекрасно знаешь, что нет, – сказала она безжизненно. – Я любила Клема, но ему не нужен был ни брак, ни дети. Да и я, впрочем, не особенно была нужна.

– Можешь приготовить себе чай или кофе в своей комнате, – произнес Джералд, как будто не слыша ее. – Я завтракаю в шесть тридцать и ухожу в семь. Завтра я вернусь домой к шести, коктейль у нас назначен на семь, а затем мы обедаем в клубе. Одень что-либо подходящее для этого случая. Ты уже купила себе что-нибудь?