Элизабет Эссекс - В поисках наслаждения
— Нет, — упорствовала Лиззи. — А как же твои планы, ради которых ты с готовностью пожертвовал мной и моей свободой? Так вот, катись вместе с ними ко всем чертям. Единственное, что меня волнует, — это твоя жизнь и смерть. Но уверена, ты догадываешься, что я выбираю.
— Черт подери, Лиззи. — С убийственным презрением к оружию он схватил ствол и вырвал его из ее рук. — Почему ты не даешь мне уберечь тебя от беды? Может, твой излишне попечительствующий отец со своим аристократическим пониманием того, что хорошо не особенно, что нехорошо для его дочери, и мог заставить меня выбрать мою карьеру, но это моя карьера, и я ни разу в жизни не пренебрег своим долгом и не провалил то, что должен был сделать! Все, чем я являюсь, все, что ценю, поставлено на карту, включая и тебя. Я не стану этим рисковать. Не могу.
Схватившись за край стола с горшками, Лиззи застыла, стараясь удержать тело в неподвижности, в то время как ее мысли закружились в беспорядочном хороводе. Когда наконец она снова заговорила, ее шепот, казалось, расколол тишину, как звук молота по наковальне.
— Что ты сказал?
— Все, что я ценю…
— Нет. Мой отец заставил тебя?
Это не имело смысла. Как мог ее отец повлиять на выбор Джейми своей профессии?
Но вероятно, мог. Она видела это по глазам Джейми, прозрачным и холодным, когда он отступил от нее. Внутри у нее все оборвалось, и к горлу подступила горькая желчь.
— А ты не знала? Думаешь, я поверю, что ты, которая знала все, что происходит в Дартмуте, этого не знала? Ты, которая совала нос во все дыры?
Она не знала, потому что с того момента, как он исчез, перестала чем-либо интересоваться и ничего не хотела знать, если не было того, с кем могла бы поделиться. Глупый, своенравный ребенок.
— Как?
— Обычным, проверенным временем способом. Шантажом.
— Как мог он заставить тебя?
Слова были горячие и колкие, как будто рвались на куски у нее прямо в горле.
Он долго смотрел на нее в молчании. Когда заговорил, его усталый голос окрасился горечью.
— Он все устроил. Используя свое влияние, купил мне место гардемарина и помахал перед носом моего отца как петлей. Либо я без слов приму это, либо он погубит меня и моего отца заодно. Правда, этого он мне в лицо не сказал. Как не сказал и мой отец. Это было «джентльменское» соглашение.
— Это тогда ты уехал. В то лето.
Он не ответил. В этом не было нужды. Ответ светился в его настойчивых глазах.
— Тебе только исполнилось четырнадцать.
Даже сама она услышала в своем голосе бесполезное сожаление.
— Подходящий возраст для гардемарина.
Его голос оставался ровным и равнодушным. Но она не могла представить, что он был таким же холодным и десять лет назад. Ему было всего четырнадцать. А ей — двенадцать. Они были совсем детьми.
— И ты по этой причине взял и уехал?
— Взял и уехал? А разве у меня был выбор?
— Я думала… я думала, что сделала что-то не так.
Он подошел ближе, и ей пришлось запрокинуть голову, чтобы заглянуть ему в лицо. Он стоял так близко, что она чувствовала жар его тела.
— Конечно, сделала. Сняла свою чертову рубаху. Показала мне свою… Ты была бесстыжая. Сама просила меня об этом. Только расплачиваться пришлось мне. А не тебе.
— Мне было двенадцать. Не думаю, что понимала, о чем просила. И ты тоже снял свою.
Она вдруг ощутила резкую нехватку воздуха. Он был прав. Ей следовало знать. Следовало понимать.
— Боже, как все это ужасно!
— Не знаю. Но мы оба получили то, чего добивались.
— А чего мы добивались? — Она добивалась свободы. А он? — О Боже. Я была такая слепая, такая глупая, да? Ты хотел отомстить. И я поддалась, дав тебе такую возможность.
На короткий миг в его глазах вспыхнул огонь торжества, но он тут же его погасил.
— Это была не месть, я ничего такого не замышлял. Я…
Но он не закончил. У него не было ответа. Он не стал говорить, хотя это было правдой. И все получилось. Отлично получилось. Все, ради чего она старалась, все, что любила. Даже дом был иллюзией.
Она, которая всегда говорила что думала и всегда думала, что знает, как лучше, оказалась дурой, полной и беспросветной. Полной и безнадежной.
Господи, как же это утомляло, вся эта злость.
— Значит, ты можешь все забрать назад, когда будешь готов?
— Да, когда буду готов.
Лиззи не хотела знать, когда наступит этот момент. Она сделала глубокий вдох. Холодный ночной воздух обжег ей легкие и привел в чувство.
— Но пока имущество в моем распоряжении?
— Да, я… не мстительный. Я не хочу оставлять тебя ни с чем. Я не…
— Отлично. Тогда я все спущу.
Он посмотрел на нее ничего не выражающим взглядом.
— Я мстительная. По крайней мере собираюсь мстить. И потратить столько, сколько смогу. Ты совершил свою месть. Теперь мой черед. Я сделаю тебя банкротом. — Она послала ему ослепительную улыбку. — Я спущу все до последнего гроша.
— И останешься без средств? В самом деле, Лиззи. Не будь вредной. Тебе это не идет. Ты не играешь в азартные игры и не имеешь счетов у портнихи. — Он указал на ее старое рабочее платье из простого хлопка. — Но выглядишь почему-то прелестно, хотя должна больше спать. И лучше питаться.
Ее не тронет печальная озабоченность его голоса. Он использовал ее. И запланировал свою месть не тогда, когда оставил в тюрьме, а с самого начала, с того первого момента, когда увидел.
— Да, ты прав. Спасибо за отличную подсказку. Матушка уже устала твердить, чтобы я одевалась по моде. И знаешь, я вдруг ощутила в себе потребность стать патронессой. Искусств. Ведь музыканты, артисты, поэты, живописцы всегда нуждаются в ком-то, кто готов финансировать их гений. Покупать им хорошие инструменты. Я наводню ими дом. А содержать артистов накладно, ты ведь знаешь. Шампанское рекой для вдохновения. Попрошу миссис Таппер сделать запас. Они будут бесконечно благодарны, не правда ли? Будут стремиться оказывать мне всякие услуги и любезности.
Выражение его лица вызвало у Лиззи острое чувство удовлетворения. Он выглядел убитым. Прекрасно. Теперь знает, что чувствовала она.
— Не мешай этой миссии, Лиззи.
В его тихом голосе прозвучала откровенная угроза, которую он не посчитал нужным скрыть.
— Или что? Снова бросишь меня за решетку? — швырнула она в него слова презрения, как старый башмак.
— Бесстыжие твои глаза, — проворчал он. — Я уже говорил, что не имел к этому низкого отношения.
— Полагаешь, я должна тебе верить? Должна тебе верить? Когда все, что произносили твои губы, было ложью? Думаешь, что эта жалкая уловка сработает? Посмотри на себя. Скрываешься под покровом ночи, ходишь в каком-то тряпье. Последний рыбак и тот одевается лучше. Неужели искренне полагаешь, что кто-нибудь поверит, что ты мой работник? Когда ты даже тюльпана не в состоянии посадить.