То самое чувство - Лия Роач

– Я сама, – перехватываю его пальцы на пуговицах, – а то помнешь или намочишь.

Он легко бьет меня по рукам и шепчет:

– Не порти момент, чуччи.

Я сдаюсь и позволяю ему медленно расстегнуть пуговицы, вытащить полы блузы из-под пояса моей любимой юбки фасона тюльпан – в гости к его семье мне хотелось пойти именно в юбке или платье, чтобы быть девочкой, а не унисексом в джинсах, пусть и модных. И, увидев, что и жена Алексея, и девушка Ильи Олеся тоже были в платьях, не говоря уже о Галине Аркадьевне, поняла, что сделала правильный выбор.

Освободив меня от одежды, резко разворачивает и прижимает спиной к двери. Я ахаю от неожиданности, ощутив разгоряченной – в ванне достаточно жарко – кожей гладкую прохладу двери, и тихонько смеюсь. Никита смотрит на меня горящим взглядом, и смех мой обрывается. Не разрывая зрительного контакта, медленно наклоняется, а потом целует меня в шею, посылая дорожку искр по позвоночнику. Я непроизвольно откидываю голову назад, утыкаясь ею в дверь, и с губ срывается едва слышный стон. Стон и удовольствия от прикосновения его мягких губ, и предвкушения того, что произойдет дальше.

Я вижу наше отражение сразу в двух зеркалах, и в свете прыгающего пламени свечей это выглядит удивительно порочно и потому действует чрезвычайно возбуждающе. Никита что-то шепчет, но я не разбираю слов, да и не стремлюсь, утопая в ощущениях. В ощущении его рук, шарящих по моему телу, и языка, скользящего по плечу и вверх от ключицы к уху. Он захватывает мочку уха губами, щекочет ее кончиком языка и дует на нее, увлажненную, а потому остро реагирующую на эту струйку воздуха. И меня сотрясает мелкой дрожью, а все тело мгновенно покрывается гусиной кожей. Я хватаю его за волосы и поднимаю лицо к своему, теперь уже он стонет, его стон срывается прямо мне в рот прежде, чем его губы набрасываются на мои. Дыхание обрывается, а сердце в груди забывает биться. Отвечая на его поцелуй, я прикрываю глаза и размыкаю губы, впуская в себя его шершавый язык и встречая его своим. Он сильнее вжимает меня в дверь, и я уже не могу стоять под таким углом, поэтому одну ногу закидываю на его бедро, он тут же подхватывает его рукой. Поцелуй становится все яростнее, все неистовее, мое тело горит и просит большего. Хотя от каждого касания его рук и каждого движения языка во рту меня будто пронзает электрический разряд. Физически мое тело всегда так откликается на близость Никиты, каждой клеточкой, каждой ресничкой. И мне всегда мало.

Он отстраняется на секунду, жадно дышит и удерживает мой взгляд, а потом впивается губами, вонзается зубами мне в шею, снова заставляя меня застонать. Я снова устремляю взгляд в порядком запотевшее зеркало и краем глаза вижу почти наполнившуюся ванну.

– Никита, – зову его, но сама себя едва слышу – связки меня не слушаются. – Надо выключить воду или будет потоп.

– Ч-черт, – рычит он, но отрывается от меня и тянется к крану.

Вода перестает бежать, Никита проверяет ее температуру и оборачивается на меня.

– Не против слегка повариться?

– Кипяток? – спрашиваю и зачем-то закусываю губу.

Он снимает с себя все, приподнимает меня над полом и, мурлыкнув мне в ухо:

– Как раз для разгоряченных тел, – ставит меня в ванну.

Вода действительно чуть горячее, чем нужно, но не значительно, поэтому я киваю. Никита присоединяется ко мне и возобновляет поцелуй. Я приподнимаюсь на носочки, чтобы быть выше и ближе к нему, и ему не пришлось гнуть шею, но ванна скользкая, наши тела от выступившего пота тоже, и я едва не падаю. Никита хватает меня и тихо смеется в губы. Потом вдруг шарит рукой у себя за спиной и, подняв ее над головами, высыпает на нас большую пригоршню белых и бордовых розовых лепестков.

– Чуть не забыл, – улыбается смущенно.

Я приближаю лицо к нему и губами убираю прильнувший к уголку верхней губы лепесток, сдуваю его и касаюсь освобожденного места губами. Потом язычком провожу по нижней губе и нахально проталкиваю его внутрь. Он пытается поймать его своим языком, но я отстраняюсь и, нажав на его плечи, заставляю опуститься на дно ванны. Сама опускаюсь следом.

*

Никита сидит, прислонившись спиной к краю ванны, я уютно устроилась на его ногах – по дну ванны я соскальзываю.

– Да уж, ванна – не самое подходящее место для секса. Поставили галочку в списке мест, где хотелось попробовать и забыли. В фильмах это выглядит совершенно иначе.

– У тебя есть такой список? – поворачиваюсь я к нему мокрым и раскрасневшимся лицом.

О слипшихся волосах и наверняка поплывшем макияже стараюсь не думать.

– А у тебя нет? – он как будто удивлен.

– Не успела составить, – ехидно улыбаюсь я.

– И не надо, – Никита не замечает моей иронии. – Будем исполнять мой список.

– Это угроза?

– Обещание, – прищуривается он и снова меня целует. – А куда я положил телефон?

Я предполагаю, что он в джинсах, и оказываюсь права. Достав из заднего кармана гаджет, Никита щелкает кнопкой вызова на экран циферблата часов, и мы видим время. 23:57.

А дальше немая сцена на пару секунд, медленный поворот лиц друг к другу и затяжной обмен ошалелыми взглядами. После чего одновременное вскакивание на ноги и выскакивание из ванны. Никита хватает оба заранее приготовленных полотенца, одно протягивает мне и, не вытираясь, вместе с ним бежит в комнату включать телевизор.

– Хоть бой курантов застанем.

Я вытираю только ноги, чтобы не оставлять мокрых следов и заворачиваюсь в полотенце, зная, что оно высушит влагу на остальном теле.

Появляюсь в комнате с первым ударом отсчета нового года. Никитино полотенце валяется у него в ногах, а сам он, голый, открывает новую бутылку шампанского – предыдущая осталась в ванной, нетронутой. На столе только бокалы и блюдо с горой мандаринов – всё, что нам нужно.

Под первые звуки гимна мы чокаемся бокалами и делаем по глотку на брудершафт.

– С новым годом, любимая. С еще одним годом вместе!