Марта Поллок - Богиня из офиса

— Позвольте угадать. Вы считаете, что познавательность в сочетании с развлекательностью не достойна вашей высокоинтеллектуальной студии?

Габриель состроила пренебрежительную гримасу.

— «Любопытный» на одну ступеньку выше жалких бульварных газетенок, — снисходительно признала она. — «Из первых уст» — телевизионная бульварная газетка. Этим все сказано.

— Почему вы точите на них зуб, детка? Любители этих изданий не держат зла на продукцию вашей студии за ее высокую интеллектуальность. На рынке хватит места всем.

— К несчастью, всем места не хватает, — грустно сказала Габриель. — Нашей студии урезают и без того нищенский бюджет, хотя мы пытаемся создавать образовательные телепрограммы и фильмы, в то время как передачи вроде «Из первых уст» получают баснословные доходы, воздействуя на…

— Поберегите ваши эмоции до следующего мероприятия по сбору денег, Габриель. Правда заключается в том, что «Любопытный» увеличивает тираж и купается в деньгах потому, что дает публике то, чего она хочет. Те же принципы и у телевизионной программы. «Любопытный» и «Из первых уст» — забавны, бездумно развлекательны. Ваши же документальные фильмы откровенно скучны. Что нового вы скажете о жизни белых медведей, согласитесь со мной?

— Придется смириться с тем, что мы не найдем общего языка, — возразила Габриель. — И я не брошу тему усыновления. Я начинала как репортер, но весь прошлый год работала и редактором, и режиссером, и сценаристом. Этот материал я хотела собрать и обобщить сама, к тому же босс дал мне на это разрешение. И я собираюсь им воспользоваться, несмотря на ваше расследование или сбор фактов, как вы это называете.

Александр нетерпеливо вздохнул.

— Неужели мы не сможем найти какое-нибудь компромиссное решение? Например, вы делаете программу по проблеме усыновления через лицензированные государственные агентства, а «Любопытный» делает репортаж по частным усыновлениям, включая сомнительный бизнес Грегори Дортсмана.

Габриель отрицательно покачала головой.

— Поскольку ясно, что Дортсман пересек границу, отделяющую законное усыновление от незаконного, он добыча нашей студии.

— Габриель, если мы оба будем охотиться за Дортсманом, он заподозрит неладное. Я говорил вам, что уже встречался с теми же самыми приемными родителями, что и вы. Они упомянули ваше имя и программу, которую вы планируете сделать, и тут же засомневались, стоит ли разговаривать со мной. Есть шанс, что они будут откровенны с одним из нас, но никогда с обоими.

— И вы считаете, что этим одним должны быть вы, а не я, — холодно заметила Габриель.

— Конечно, милая. Давайте смотреть фактам в лицо. Мы оба хотим разоблачить темные делишки Дортсмана, но гораздо больше людей прочтет «Любопытного» или посмотрит «Из первых уст», чем настроится на вашу программу.

Определенно, в его словах была доля правды. Но отказаться от темы? Ни в коем случае!

— У телевидения много могущественных союзников. Они могут использовать свою власть и престиж, чтобы остановить Дортсмана, а так оно и случится, если передача выйдет в эфир.

Ничья! Они стояли лицом друг к другу, словно на ринге, ожидая следующего действия противника.

— Так мы ни к чему не придем, — проворчал Александр. — Я не привык к сопротивлению, детка.

Она инстинктивно почувствовала, что он не привык к сопротивлению именно со стороны женщин, и это вызвало еще большее ее раздражение.

Оба напряженно молчали. Наконец Александр сунул руку во внутренний карман куртки, вытащил какой-то пакет и бросил на письменный стол.

— Мой отчет по делу Дортсмана. Прочитайте и увидите, что этого человека надо остановить как можно скорее. — Он нахмурился. — Я встречался и с приемными родителями, и с матерями, которых использовал Дортсман. Интересы сторон грубо нарушены, но зато сам Дортсман получает кругленькую сумму, как только ребенок переходит из рук в руки.

— Я согласна, что нужно положить конец его деятельности, но не смогла никого убедить заверить свои ответы, так что использовать эти материалы не могу.

Александр мрачно кивнул.

— Все, с кем разговаривал я, тоже отказались быть названными как источник информации и заявили, что будут все отрицать, если их вызовут в суд давать показания против Дортсмана.

— Неужели они не понимают, что молчание делает их соучастниками этого торговца детьми? — воскликнула Габриель.

— Приемные родители боятся последствий официального расследования. Они понимают, что платить большие деньги наличными за ребенка без ведома организаций, ведающих усыновлением, — сделка, мягко говоря, сомнительная.

— Женщины, отдавшие детей, тоже запретили записывать свои ответы на пленку, — тихо сказала Габриель. — Но признались, что их запугивали, если они пытались отказаться от сделки.

Александр нахмурился.

— Похоже, единственный способ получить необходимые улики — это иметь дело с самим Дортсманом. — Он посмотрел Габриель в глаза. — Может, нам не стоит соперничать, а попробовать работать вместе и потом разделить информацию? «Любопытный», «Из первых уст» и ваша студия могли бы объединить усилия. «Любопытный» сделал бы обычную статью на две страницы, «Из первых уст» — десятиминутный репортаж, а вы свели бы в единое целое и сделали серьезный документальный фильм. Вы подумаете, Габриель?

Как будто разумное решение.

— Ну, может быть, — уклонилась она от прямого ответа.

— Конечно, понадобятся хорошие актерские данные. Вы не трусиха, Габриель?

Маскарад, тайные расследования. Предложение показалось ей заманчивым.

— Дортсман продает маленьких детей состоятельным клиентам, — продолжал Александр. Его глаза загорелись. — Он пользуется отчаянием бездетных семейных пар, страстно желающих иметь детей и потерявших надежду из-за многолетних очередей в агентствах по усыновлению. И он запугивает несчастных молодых женщин, которые обнаруживают, что беременны и одиноки, может быть, слишком бедны, или молоды, или эмоционально не готовы воспитывать своих детей. Именно за такими охотится Дортсман.

Габриель удивленно смотрела на него.

— Вам действительно не все равно? — недоверчиво спросила она.

Александр усмехнулся.

— Вас это удивляет?

Его и самого это удивляло.

— Откровенно говоря, да. Вы кажетесь человеком, который не верит в то, что нужно испытывать боль или проявлять слабость. Таким плевать на кого и на что угодно.

— Вы раскусили мой характер или его отсутствие, прекрасная нереида, — весело признался он. — Холодный, циничный и легкомысленный. Это так, и я не собираюсь оправдываться.