Алана Инош - Дочери Лалады. (Книга 1)

Посреди палаты, между двух прямоугольных колонн, застыла статуя девы-воительницы в долгополом плаще, устремившей страстный взгляд широко раскрытых глаз куда-то поверх головы Лесияры. Дева держала в руках длинный узкий поднос, на котором лежал меч в золочёных ножнах. Величественно блестя драгоценными каменьями, он с княжеским достоинством покоился на белом иноземном шёлке, наброшенном на каменное ложе.

Когда-то он был раскалённой докрасна заготовкой, по которой ударяла кузнечным молотом сама княгиня. Кожа её оголённых плеч блестела от пота, когда она в грубом защитном переднике создавала себе с помощью молота и оружейной волшбы верного и вещего друга. Опытные мастера не вмешивались и не подсказывали, лишь уважительно наблюдали в стороне, поблёскивая тугими косами, спускавшимися с макушек выбритых голов. Рыжий отсвет пламени озарял лицо правительницы, по которому скатывались капельки пота…

Потом меч подхватили умелые руки мастеров, чтобы отшлифовать клинок до зеркального блеска и украсить рукоять и ножны жарко сверкающей россыпью камней. Но ярче любых драгоценностей засияла гордая улыбка Лесияры, когда она вынула готовый меч из ножен и торжественно подняла над головой. По её рисунку лучшие умелицы Белых гор взялись вырезать статую, которая хранила бы меч в мирное время, и из десяти работ княгиня выбрала ту, что и стояла теперь в Оружейной палате.

И вот, унизанные перстнями пальцы Лесияры легли на богатые ножны вещего клинка. Чудесное свойство было заложено в нём: он предсказывал войны. Каждый день Лесияра приходила к нему, чтобы узнать, не грозит ли Белым горам какая-нибудь напасть. Ресницы правительницы женщин-кошек затрепетали и сомкнулись, а губы беззвучно зашевелились: она ласково обращалась к своему боевому другу, прося дать знак… Бережно подняв меч с шёлковой подстилки, она медленно, с тягучим стальным лязгом обнажила его. Тут же брови княгини дрогнули и сдвинулись, а глаза сверкнули: из ножен пролилась на пол кровь, забрызгав её расшитые жемчугом серые сапоги. Она капала с острия непрерывно, усеивая пол алыми, как ягоды клюквы, круглыми пятнами…

Веки Лесияры задрожали и устало сомкнулись, на щёки упали тени от ресниц. Свершилось то, чего следовало ожидать… Уже давно поступали с западной границы вести о том, что мёртвая хмарь подобралась близко и забурлила, как варево в котле, не предвещая ничего доброго.

– Друг мой верный, подскажи, с какой стороны идёт враг? – открыв глаза, проговорила Лесияра.

Вытянув кровоточащий меч перед собой, как указательную стрелу, она повернулась на запад, в сторону Воронецкого княжества, накрытого колпаком Марушиного владычества. Алые капли падали, но не слишком часто. Озадаченно княгиня повернулась к югу, но и тогда кровавые слёзы клинка не участились. На востоке лежало дружественное Светлореченское княжество, туда даже смысла не было поворачиваться… Земли, в которых чтили Лаладу, не могли таить в себе угрозу. Бред! Лесияра встряхнула головой, но едва заметный поворот меча к востоку заставил кровь течь сильнее. Алая капель забарабанила по полу, по зеркальной поверхности клинка обильно змеились струйки. Не веря своим глазам, Лесияра сделала полный поворот на восток, и кровь хлынула рекой.

– Довольно! – вскричала Лесияра, взмахнув мечом.

На стену и потолок легла алая полоса брызг, а смертоносный и прекрасный клинок очистился и вновь стал ослепительно светлым. Убрав его в ножны и положив на шёлк, княгиня на несколько мгновений застыла в тяжком раздумье, озарённая тусклым светом пасмурного дня, сочившимся в окна…

Вещий меч никогда не лгал и не ошибался. Кровь на востоке… Меж бровей Лесияры пролегла суровая складка, ясный лоб омрачился. Нет! Не мог князь Искрен, муж её младшей дочери Лебедяны, затевать войну. Дальше за обширным Светлореченским княжеством, названным так за множество прекрасных, светлых и могучих рек, лежали лишь Мёртвые топи, зловещие и не пропускавшие ни одну живую душу уже не один век. За ними, согласно старым преданиям, лежал суровый горный край, населённый множеством племён с узкими глазами – скотоводов и охотников. Почти ничего о них не было известно: обширные непроходимые Мёртвые топи надёжно отгораживали их от соседей. Какую опасность они могли представлять, если им даже через топи не перебраться? Разве только – по горам и промёрзшим снежным пустыням на самом севере? Сейчас стояла поздняя осень, но там в это время уже вовсю свирепствовала зима. А переходить через те места раньше середины лета – только войско в пути губить… Откуда же опасность?

Воронецкое княжество… Его название шло от стольного города, который некогда звался Вороновой Крепостью – по имени князя-основателя Ворона. Князь Зима переименовал столицу в Зимград, а само княжество так и осталось Воронецким. Разве не в землях, где Марушина хмарь чёрной пеленой застилала глаза днём и ночью, положено было гнездиться кровавой угрозе? Лишь оттуда могла прийти беда, верила княгиня. Но почему тогда меч указывал на владения её друга и зятя, Искрена?

Оставалось только одно… Княгиня сняла со стены длинный и широкий рог в золотой оправе. В его круто изогнутое нутро вместилось бы три кружки питья. Шаг в колышущееся пространство – и Лесияра оказалась на верхушке сторожевой башни Белой крепости, где под маковкой купола несли службу четверо дозорных – светлоглазых, с ястребиными взглядами. Они замерли, почтительно вытянувшись, а княгиня подошла к одному из окон-бойниц. Ветер холодным крылом коснулся её лица и смахнул волосы с плеч за спину, а взгляду открылся прекрасный Белый город – древняя столица её владений, раскинувшаяся на склонах двух высоких холмов. Крутые уклоны улиц, белоснежные дома, тесно прижавшиеся друг к другу, известняковые стены богатых усадеб, уже почти облетевшие сады, когда-то зелёные, а сейчас – бурые и унылые, с дрожавшими на ветру остатками листвы… Вдалеке – голубые горы со снежными шапками, вросшими в низкий, непроглядный покров осенних клочковатых туч. Неусыпным стражем плоскую и широкую вершину Восточного холма сиятельно венчал златоглавый княжеский дворец, а могучая Белая крепость занимала вторую высоту – Западный холм.

Лесияра поднесла рог к губам, и над городом полетел протяжный, требовательный призыв – холодящий, тревожный и печально-чистый. Подобно звуку свистков хранительниц границы, разносился он и за пределы города, птицей-вестником парил над всеми Белыми горами, и где бы ни находились Старшие Сёстры, они его слышали. Повинуясь призыву, они должны были оставить любое дело и немедленно явиться к правительнице на совет.