Любовь как сладкий полусон - Олег Владимирович Фурашов
И это тревожное безмолвие объяснимо прервал Кондрашов. Он поднялся с табуретки и, наклонившись через стол близко-близко к Эдуарду, немигающе глядя прямо ему в глаза, спросил:
– А известно ли тебе, господин хороший, что этот местный – мой отец?
– Т-твой отец? Н-нет, – растерянно ответил хороший господин.
– А известно ли тебе, что отец заехал Казимиру по харитону за гнусные и подлые проделки? – продолжил наседать на перспективного предпринимателя деревенский тракторист.
– М-может быть…, – осознав, что попал в переплёт, вынужденно отступал незваный гость. – Но мор-мордобой же…
– А известно ли тебе, – не особо вслушиваясь в ответы, перебил его Юрий, – что за оскорбление рыло чистят?
– Рыло чис-тят? – словно не веря в происходящее, повторил за ним Эдуард, и его физиономия приобрела изумлённое и беспомощное выражение: как у Пьера Безухова, когда тот узнал об измене Элен.
– Так вот, во избежание, так сказать, эксцесса, – чеканил фразу деревенский тракторист, – предлагаю тебе принести извинения.
– И-и-извинения? Мне? – тяжело входил «в тему» сын небезызвестного в Среднегорской области человека.
– И побыстрее…
– Да…Да ты, ващще, па-а-анимаешь, с кем т-ты дело имеешь?! – дошло, наконец, до статусной особы.
Заезжий гость, пошатываясь, стал вставать с табурета, и тут стало очевидно, что он крепко захмелел.
– Я жду, – сузив глаза, в ультимативном тоне произнёс сельский механизатор.
– Пф-ф…Ещё чего! – со шляхетской заносчивостью ответил ему соперник. – Мор-мордобой – это быдлятина…
Резкому в поступках Кондрашову не нужно было говорить дважды, и он, чуть отклонившись назад, нанёс пощёчину Хорину. Это была бы хор-рошая оплеуха, если бы Марина, до того пытавшаяся урезонить ссорящиеся стороны, не дёрнула в последний момент Юрия за плечо. Оттого удар пришёлся по очкам Харина, которые улетели в угол кухоньки, ударившись о стену с такой силой, что линзы разбились вдребезги. Без них лицо Эдуарда приобрело какой-то особо сиротливый вид, а от осмысления того факта, что его бьют, он и вовсе стал похож на Пьера Безухова, узнавшего о своём внебрачном происхождении.
После этого в избушке поднялся дикий гвалт. Орали почти все разом. Знатный бизнесмен (на удивление – без всякого заикания) вопил, что он эту навозную Замараевку и её вшивых жителей размажет по стенке. Кондрашов рвался к Хорину, выкрикивая, что городской пижон его уже достал. Виктор и Марина, разнимая их, соответственно рычали и кудахтали про то, что пора кончать кипеж.
А вот прекратила сей безобразный галдёж Стелла. Она негромко, но с внезапно прорезавшейся властностью сказала Кропотову и Шутовой, чтобы они отпустили «этого», назвав так Юрия. И столько презрения было в её голосе, что Кондрашов разом опомнился. Едва он утихомирился, следом за ним и буча тотчас прекратилась.
– Разве не ясно, – спросила Кораблёва, немигающе глядя прямо в глаза юноше, как несколькими минутами раньше он сам смотрел на Хорина, – что вольно или невольно, но своим поведением ты…подыгрываешь Эдуарду? Хорин и без того сам себе уже вынес приговор. Но это не основание бить человека по лицу. Так поступают…только невежи.
– Ах, вот ты как…, – начал было горячо возражать ей замараевский правдолюб, готовый выдать правду-матку по полной программе. – Да я за батю!…
Но его, едва зародившаяся эпатажная эскапада, оборвалась столь же стремительно, сколь и началась. Всё же урок первой размолвки с любимой женщиной пошёл ему впрок. И он замолчал, до крови изнутри прикусив губу.
Все затаили дыхание, как в финальной сцене пьесы «Ревизор». Тягостную паузу не прерывал никто довольно долго. Пока сам же Юрий её не нарушил. Он закрыл глаза, как обиженный ребёнок, которого поставили в угол, и горько-прегорько проронил, адресуя свой месседж Стелле: «Я всё понял. Выходит, и для тебя я – ватник и хамло».
Затем он резко развернулся, схватил с вешалки одежду и, выходя наружу, напоследок так хлопнул дверью, что та, ударившись о стену, отпружинила в обратную сторону и едва не слетела с петель.
Оказавшись на улице, Кондрашов увидел, что возле домика припаркован хоринский «джип» серебристого цвета с редким «перламутровым» отливом. Проходя мимо, юноша хотел пнуть по машине, но сдержался, ограничившись брезгливым плевком.
Шагая к дому, юный тракторист настолько был погружён в переживания, что практически не замечал ничего вокруг. Этим «воспользовался» давний враг Кондрашовых. Когда Юрий вышагивал вдоль забора особняка Самохиных, его нежданно-негаданно из подворотни облаял волкодав. Причём проделал это так свирепо и изощрённо, что паренёк в испуге козлом подпрыгнул высоко вверх.
Разумеется, «отверженный» не знал, что после его ухода Кораблёва жёстко «ставила на место» уже Хорина, который порывался позвонить по сотовому телефону «кому надо и куда надо». Она осадила «папенькина сыночка», резонно заявив, что тот сам спровоцировал скандал, что он единственный из компании – пьяный, а давать показания в его пользу никто не станет. И Эдуард сник.
Поскольку без очков среднегорский мажор мало что видел, Стелла, напоследок чуть смягчив тон, сказала ему: «Эд, я тебя прошу, успокойся и ложись спать. Тем более, что тебе к этому не привыкать».
Резюме прозвучало обидно. Но, как ни странно, именно такая тональность утихомирила Хорина.
2
Стрелки будильника показывали начало второго часа ночи, а Кондрашов нескончаемо бился в постели, терзаемый противоречивыми побуждениями. С одной стороны, его непрерывно мучила обида за отца, которого Хорин оскорбил. С другой стороны, ему из раза в раз, помимо его воли, вспоминался эпизод, когда он целовал Стеллу…И тут этот Хорин…От досады юноша даже стонал: счастье было так близко!
Кроме того, Кондрашова мучило такое одиозное и варварское чувство, как ревность. Его вдруг посетило прозрение, что без него Шутову «сплавили» к Кропотову или к родителям в Ильск, а Кораблёва и Хорин тем временем в хижине дяди Толи предаются грязным плотским утехам. Хотя в сексуальной области Юрий был абсолютный дилетант, в его пылком воображении «рисовались» такие позы, что и создатели «Камасутры» остолбенели бы.
План действий вызревал в юношеском воспалённом сознании поэтапно, и к двум часам пополуночи сформировался целиком.
Рывком отбросив одеяло, прожектёр встал, убедился, что Венька спит, оделся и вышел во двор. Из тайника в сарае он взял патроны и двустволку, пристроив её в разъёмном виде под старой и просторной отцовской курткой. Нет, он вовсе не собирался убивать «прелюбодеев». В отношении этой четы проект возмездия был куда как прозаичнее. Оружие «замараевскому коммандос» было нужно для другой цели: чтобы доказать напоследок Стелле, что он человек слова.
Первая очередь его шпионского маршрута лежала к домику практиканток, но попутно он намеревался завернуть в совхозный гараж. И влекли его туда вопросы отнюдь не производственные. Он пробирался туда за отработанным тракторным маслом, которое механизаторы сливали в старый бак.
От своей бабушки, когда она была жива, Кондрашов слышал, что прежде, во времена
