Дурья башка - Игорь Владимирович Марков
Лицо Любовь Сергеевны, не очень красивое, с ранними морщинками вокруг глаз и мелкими прыщиками на лбу, постепенно проявилось над ним на фоне безмятежного голубого неба с пушистыми кучевыми облаками. Она энергично махала перед его носом ухоженными пальчиками с красными ноготками… от них противно пахло нашатырным спиртом.
– Живой, слава тебе господи, очнулся, – сказала Любовь Сергеевна и улыбнулась.
Миша заметил, что у неё неровные зубы, и тушь на ресницах слиплась комочками. Он попытался улыбнуться в ответ и подумал, что вообще-то, всё, что он сейчас видит над собой, включая голубое небо с облачками, не так уж и красиво, и совсем не похоже на Аустерлицкое сражение… И Любовь Сергеевна, склонившаяся над ним, совсем не похожа на французского императора… И вообще граф Толстой всё наврал – ничего красивого на войне нет.
Она его не любила. Ей было уже далеко за тридцать. Разведена. Без детей, особых талантов и увлечений. Неперспективный и перехаживающий очередное воинское звание капитан был ей совсем не интересен.
Насчёт Мишиной перспективности Любовь Сергеевна наивно просчиталась. Рычагов поступил в академию и после её окончания – осенью 1973 был командирован заграницу – на самую настоящую войну… Но это была не его война. Арабы что-то опять не поделили с евреями, а горячо любимый и дорогой Леонид Ильич обещал им помочь.
В Египте Мише не понравилось: жара, песок, никаких тебе фараонов и пирамид, о которых проходили в школе. Верблюдов – кораблей пустыни тоже не видно. Только иногда мимо их расположения медленно проходило небольшое стадо ободранных коз, ведомых засушенным пастухом в бесформенной одежде. Что ели эти козы в пустыне понять было невозможно, как и то, чем питался их пастырь.
Один раз в городе Миша видел, как торговец хлебом вывалил свежие лепёшки прямо на пыльную мостовую. Как человек, всю жизнь обедавший в гарнизонных столовых, где по стенам в деревянных рамочках висели рукописные плакаты: «Хлеб всему голова» или «Хлеб к обеду в меру бери. Он драгоценность – его береги», Миша не мог видеть такого пренебрежительного отношения к священному для русского человека продукту питания. Он купил газету, расстелил на земле и переложил на неё лепёшки. Вернувшийся абориген, недолго думая, вытащил ценную бумагу, сложил несколько раз и спрятал в карман или другую ёмкость, имевшуюся в конструкции его балахона.
Ракетная база находилась далеко от линии фронта, и противника Миша никогда не видел. Более того, он даже не представлял себе, как тот выглядит. К образу озверевшего сиониста с выпученными глазами, торчащими изо рта клыками и окровавленным топором в руке, как его изображали на карикатурах в газете «Красная звезда», Миша относился скептически, так как был лично знаком с Борисом Моисеевичем Койфманом – гражданским специалистом и конструктором ракет, запускать которые как раз и был обучен в академии подполковник Рычагов.
Борис Моисеевич внешне совсем не походил на карикатурный образ, уважал русскую водочку и, употребив её в значительном количестве, смешно рассказывал еврейские анекдоты с одесским акцентом. В Одессе он никогда не был, а все известные предки Бориса Моисеевича проживали с незапамятных времён в Москве на Чистых прудах. От разговоров на политические темы он дипломатично уклонялся.
Война шла своим чередом где-то там – в районе Суэцкого канала, но в конце концов дело дошло и до ракет.
Советский Союз официально в боевых действиях не участвовал, и должность подполковника Рычагова называлась – советник. Но так как собственных ракетчиков египтяне подготовить до войны не успели, то Мишины советы были вполне конкретными и предполагали следующие действия: 1) вывести ракету из укрытия, 2) доставить её на позицию, 3) развернуть в боевое положение, 4) нацелить по заданным координатам, и наконец 5) подозвать местного офицера и показать какую кнопку надо нажать. Пока тот разбирался с кнопкой, Миша прыгал в «газик», который уже стоял рядом наготове с разогретым двигателем, и приказывал водителю: гнать, как можно быстрее, подальше от этого места. В ясную погоду в пустыне видно очень далеко, и засечь пылевое облако, которое образуется при пуске ракеты, очень просто. Пока советник Рычагов улепётывал в одному ему известном направлении, с восточной стороны к месту старта устремлялись израильские бомбардировщики…
От глаз вражеской разведки ракетную установку, которой командовал Михаил, до времени «Ч» прятали в большой пещере. Размеры укрытия позволяли разместить там не только ракеты, но и массу всякого другого военного оборудования.
Обходя хранилище и проверяя по списку наличие и целостность техники, Миша обнаружил новое изделие.
Стальная ажурная конструкция появилась здесь недавно. Окрашенная светлой краской в цвет пустыни, она скромно и незаметно стояла на четырёх ножках-колёсиках в дальнем углу. Размером конструкция была не больше «газика», но на легковой автомобиль явно не походила. Скорее всего, это было что-то радиотехническое: антенна или локатор, только в сложенном состоянии. В том месте, где у автомобиля обычно размещается номер, к конструкции была привинчена стальная пластинка, на которой дилетантской рукой был нарисован профиль женской головки, похожий на наколку лагерного зека, и нацарапано имя Аннушка. Зек в египетской пустыне появиться не мог. Солдат срочной службы в хранилище никогда не допускали. Значит Аннушка прилетела из Советского Союза, как нежный привет с далёкой родины, – подумал Миша.
Он обошёл конструкцию вокруг. Никаких других познавательных картинок или надписей не обнаружилось. Только одинокая стальная педаль, контуром напоминающая подошву ботинка, торчала вбок на уровне самого пола и всем своим видом просила, чтобы её нажали… Миша нажал…
Конструкция среагировала оперативно. Локатор, или что это там было на самом деле, развернулся, как цветочный бутон, и одним из стальных лепестков залепил Михаилу снизу – точно в подбородок…
На этот раз, очнувшись, он не увидел в вышине над собой никакого женского лица: ни красивого, ни некрасивого. На фоне теряющегося в темноте каменного потолка пещеры над ним склонилась безмолвная Аннушка, задрав бесстыжим образом свою параболическую юбку-антенну.
Она его совсем не любила и не могла любить. Она была железная, и у неё не было сердца.
Наступал новый 1974 год.
Зина задержалась в школе. Её выпускной класс дежурил. Когда все ушли, она с ребятами посидела ещё немного в радиорубке: директрисе объяснили, что надо проверить аппаратуру. Слушали магнитофон и по очереди курили в форточку. Наконец техничке всё это надоело, и она их выгнала на улицу.
На улице в этот последний декабрьский день резко потеплело, и можно было ещё посидеть в беседке детского садика. Сторож, как ему и полагается, не дожидаясь боя курантов, – напился и завалился
