Лилиан Пик - Тот, кто не со мной

Она кивнула:

— Это он все разгромил. Он практически признал это. — Она, заикаясь, рассказала ему, как он сбил ее с ног, хотел ее убить, как потом овчарка, которая тогда набросилась на нее, появилась откуда ни возьмись.

— Так пес спугнул Веймана? Какой молодец! А где теперь Вейман?

Он недобро рассмеялся, когда она рассказала ему, что в последний раз видела его убегающим со всех ног через поля от преследующего его по пятам пса.

— Ах вы, бедная моя деточка, — снова простонала миссис Деннис. — Давайте снимем с вас эти грязные вещички. Мистер Лестер, помогите, а не то она простудится и умрет.

Он немного отстранил ее от себя, развязал на ней капюшон и расстегнул «молнию» куртки. Она стояла, не сопротивляясь, как ребенок, которого раздевают после прогулки, потом он передал ее в руки миссис Деннис.

— Их уже не отстираешь, Лестер! — застонала Элиза, невольно выдавая этим, как дороги были ей вещи, которые он купил. — А ведь это твой подарок.

— Ничего страшного, любовь моя, — сказал он, как отец, утешающий расстроенного ребенка. — Я куплю тебе другие.

— А брюки, мистер Лестер? — спросила миссис Деннис.

— Уже все равно, — пробормотала Элиза.

Но Лестер сказал:

— Элиза, может, наденешь пока мои брюки? Мы их обвяжем вокруг пояса ремнем, а снизу подвернем. Согласна? — Она кивнула, и он улыбнулся.

— Хорошо, что в наши дни в ходу одежда «унисекс»! Миссис Деннис, — повернулся он к экономке, — мои синие вельветовые в рубчик. Вы их не принесете?

Женщина торопливо удалилась. Он взял Элизу за руку и повел ее в гостиную. Включил свет, и она остановилась у двери.

— У меня ботинки слишком грязные. Миссис Деннис будет…

— Миссис Деннис не будет. Садись на кушетку. — Он поднял ей ноги по очереди и снял ботинки. Отдуваясь, вошла миссис Деннис, покраснев от быстрой ходьбы, и подала брюки.

— Надевай их, Элиза, а я пока позвоню в полицию. Миссис Деннис тебе поможет. — Он вышел.

Экономка задвинула шторы, взяла грязные ботинки и брюки, которые Элиза бросила на пол. Брюки Лестера были ей слишком длинны, но широкий кожаный ремень не давал им спадать. Миссис Деннис встала на колени и подвернула их.

— Думаю, ты сможешь влезть в мои шлепанцы, деточка, — сказала она.

— Пожалуйста, ни о чем не беспокойтесь, миссис Деннис.

— Какое тут беспокойство! По сравнению с тем, что ты пережила, никакого тут беспокойства нет. Пойду принесу их.

Элиза сидела одна в тишине комнаты и, закрыв глаза, слушала, как Лестер разговаривает с полицейскими. Он дал им подробное описание мужчины, который напал на нее. Чуть позже войдя в комнату, он протянул ей пару розовых шлепанцев, отороченных мехом.

— От миссис Деннис с любовью. — Он помог ей натянуть их на ноги. — А это от меня. Надевай. Может, у тебя зубы перестанут стучать, как клавиши пишущей машинки!

Она натянула толстый белый, крупной вязки свитер и упивалась его теплом. Он был ей велик, и они оба рассмеялись, когда рукава повисли у нее с запястий. Лестер подвернул их.

— А теперь садись, — сказал он, тихонько подтолкнув ее, чтобы она послушалась.

— Прости меня, Лестер, — прошептала она. — Что я доставила тебе столько хлопот…

— Помолчи, пожалуйста!

Она расширила глаза, удивленная грубостью его голоса.

— Если бы я только мог добраться до этого… этого подонка… — Он подошел к буфету. — Налью тебе чего-нибудь выпить.

— Нет, спасибо, Лестер. — И она застенчиво добавила: — Но я не отказалась бы от чашки чая.

— Конечно. — Он подошел к двери. — Миссис Деннис, у нас там есть чай?

— Разумеется, мистер Лестер, — донесся ее голос из кухни. — Принесу буквально через минуту.

Он стоял на коврике перед камином, глядя на Элизу со странным выражением лица. Это была смесь сострадания, извинения — и чего-то еще, что она не могла бы определить. Жалость, может быть, или — она даже моргнула от этой мысли — какая-то братская забота?

Она честно сказала, желая окончательно снять подозрения с невиновного:

— Видишь, Лестер, никакой это был не Фил Поллард. А я с самого начала знала, что это не он.

Тот прошелся по комнате.

— Да, — скованно признал он. — Ты права, это оказался не Фил Поллард. Надеюсь, он в курсе, какого превосходного адвоката имеет в твоем лице. — Налив себе выпить, он уставился в бокал. — Прости, что я его подозревал. Я знаю, какого ты о нем высокого мнения… — Он внезапно замолчал.

Элиза не стала ему ничего объяснять. Она не сказала: «Он для меня значит ничуть не больше, чем Говард Биль». К чему? Он все равно ей не поверит.

Лестер сел рядом с ней на диван и взял ее руку в свою, ее пальцы сразу же сцепились на его ладони. Она набрала воздуху, чтобы сказать что-нибудь уместное, светское, но безнадежность и уныние остановили ее. Она прошептала дрожащим, срывающимся голосом:

— Лестер, о, Лестер… — и отвернулась от него, чтобы уткнуться в подушку, но он грубо дернул ее, прижал к себе и обнял.

Несколько благословенных минут она оставалась счастливая и успокоенная в его объятиях, радуясь его близости и его прикосновению, — пока до нее не дошло, что таким образом она выдавала с головой, насколько сильно его любит. А этого она поклялась себе не выдавать ему ни за что на свете.

Она собралась с остатками духа, последними крохами решительности, каплями энергии и стала бешено вырываться, пытаясь освободиться из его объятий. Когда он понял, чего она добивается, то сразу ее отпустил и встал. Глаза его почернели от гнева.

— В чем дело? Что-то во мне так отвратительно для тебя? Наверное, то, что меня зовут не Фил Поллард? Или не Говард Биль? Это поэтому каждый раз, когда я подхожу к тебе близко или касаюсь тебя, ты от меня шарахаешься, как будто я болен какой-то постыдной заразной болезнью?

Она не отвечала. Как она скажет ему правду? Разве он сам не давал ей понять много раз, и словом и делом, как мало она для него значит?

— Будь я проклят, если позволю женщине обращаться со мной с презрением! Особенно женщине, которую я люблю. — Он схватил ее за руку, рывком поставил на ноги и заключил в свои объятия. — Ты постоянно твердишь, что ненавидишь меня, но, богом клянусь, я заставлю тебя полюбить меня! Даже если на это уйдет вся моя оставшаяся жизнь, я заставлю тебя полюбить меня!

Он прижался к ее рту своими губами. И его губы, его руки были такими же злыми, как его слова. Пока ее опьяненный от счастья рассудок снова прокручивал его слова — что он ее любит, — она ответила на его требования с радостью и без оглядки. Он вел ее обратно, к пульсирующей, бурлящей жизни, выманивая из нее тепло и страсть, которых он жаждал вкусить и о которых она не подозревала до самого этого момента.