Натали Рамон - Ах, Мишель, Мишель!..

Да Мишель просто не имеет права уходить из жизни! Но как жить дальше? Как? Зная, что столько отцов очень даже имеют право расправиться с ним… Нет, конечно, с точки зрения юриспруденции это было бы предумышленное убийство, самосуд с их стороны. Но если по-человечески…

Тем более лучше раз и навсегда покончить со всем. Не думать, не переживать, а просто — раз, и погасла иллюминация!

«Дорогая Полин. Я не могу жить дальше. Не имею права. Позаботься о наших детях. Воспитай девочек такими…» — Он задумался, прихлебывая коньяк. Коньяк делают из винограда…

«…какой была ты. Помнишь, как мы встретились среди виноградников? И чуть не уехали в Марсель…»

«Ты в Марселе?» — спросила жена в тот день, когда он наглотался транквилизаторов у бело-розовой шлюхи, которую накануне чуть не избил до смерти.

«Мишель, пожалуйста, не надо, Мишель!» — умоляла блондинка, а он хлестал ее кнутом…

Боже! А если какой-то мерзавец отхлестает так его дочку?.. Прав старик полицейский, тысячу раз прав. Но с Полин-то он всегда был исключительно нежен! Особенно когда внезапно приезжал среди дня, разгоряченный после общения с Эдит. А если будущий муж его дочери тоже, недотрахавшись с любовницей, будет так же безнаказанно, в той же стремительной последовательности — из кровати в кровать — утолять свою жажду? Или, когда его дочь будет ждать ребенка, ее муж из самых благих побуждений воздержится от секса с ней, но под предлогом мнимой женитьбы заведет себе кроткую бесплатную дурочку вроде Мадлен? Или, наоборот, одна из его дочерей окажется на ее месте?..

«Дорогая Полин. Я — мерзавец, подонок, подлец, негодяй. Такие не должны жить! Не имеют права. Но я не родился таким, а стал из-за тебя. Прощай. Я все равно всегда любил тебя…» — Нет, так тоже плохо. Пошло, выспренно. Мишель отшвырнул календарный лист, мягко спланировавший на пол. Он проследил за его полетом, отхлебнул из бутылки, беспомощно сожалея, что опять придется начинать заново.

— Заново, заново, — заплетающимся языком повторил он вслух. — Все нужно начинать заново…

И тут его осенило! Он все начнет с Полин заново! Зачем уходить из жизни, бросая девчонок на произвол судьбы, если все можно начать заново! Просто с чистого листа. Не мучиться от воспоминаний, не размышлять, когда, почему, из-за чего или из-за кого все так скверно, а просто заново!

Он самый лучший отец! Самый верный и самый единственный! Надо прямо сейчас позвонить Полин и сказать все это! Но в номере нет даже телефона, а его мобильный остался в машине. Так это и к лучшему! Нужно подготовиться к разговору, набросать тезисы — как для речи в суде. Прихлебывая коньяк, Мишель начал радостно составлять «речь».

Глава 16, в которой наступило лето

За это время у моих девчонок выросли зубы, по два у Жюльет и Мадлен и целых четыре — у Эдит. А я похудела до своих юношеских габаритов. Но совсем не потому, что через полтора месяца, когда кончилось молоко, я тут же занялась диетами и физкультурой… А просто, когда у детей растут зубы, у троих детей, и все побочные кошмарные события — понос, рвота, температура — происходят в тройных масштабах и одновременно, не похудеть, даже если рядом верная Мадлен, нежный сын и приходящая Мари, невозможно!

— Знаете, мадам, — как-то заметила Мари, — может, и хорошо, что ваш муж в Марселе. Он не вынес бы таких ночей!

— Так вот в чем дело! — хмыкнул Селестен. — А я-то думаю, чего он там застрял?

В отличие от Мари, наш сын прекрасно знал, где сейчас его родитель. Знала я, знала Мадо и матушка Анжели. Все. Для остальных мсье Сарди находился в командировке в Марселе.

Матушка Анжели явилась на третий день после его исчезновения и странно посмотрела на Мадо.

— Это же его любовница! Как ты могла ее оставить?

— Могла, — сказала я. Мы уединились в кухне и пили чай. — Она хороший человек и хорошая няня. Вы от Мишеля?

— Да. Он рассказал мне все. Твой муж очень страдает.

— Ну и?

— Как это «ну и»? Мишель хочет вернуться.

— Мог бы сам сказать мне об этом. Зачем присылать парламентера?

— Он не может. Но хочет начать все сначала!

— Так вернуться или начать все сначала?

— Я тебя не понимаю. Что ему передать? Он может вернуться?

— Нет. Но над предложением начать все сначала я подумаю.

— А ты не подашь на развод?

— Над этим я поразмышляю тоже. Но он может начинать.

— Начинать что? Я опять тебя не понимаю. Мне казалось, что мы только-только нашли общий язык. А ты снова за старое. — Анжели была искренне расстроена.

— Так и передайте: он может начинать. Мишель поймет, в отличие от вас. — На жалость в тот момент я была неспособна.

— А я могу посидеть с внучками?

— Посидите.

— Ну и гордячка же ты, Полин! А Селестен знает?

— Что именно? — Она застала меня врасплох! Но я тут же предложила позвать его и рассказать правду. Без подробностей.

— Мам, лучше бы я не знал ничего, — сказал Селестен, когда я вечером зашла в его комнату пожелать спокойной ночи. — Как мне теперь относиться к вам обоим? А к Мадо?

— Не знаю, сынок. Дело твое. Спи.

— Мамочка, поцелуй меня. Ты всегда целовала в детстве.

Я присела на край постели и поцеловала его в лоб. Сын порывисто обнял и по-детски прижался ко мне. Такой большой и ужасно похожий на отца. Мой маленький родной мужчина. Мы сидели так долго-долго. И оба стеснялись своих слез.

Мишель позвонил на следующий день. Примерно в полдень и на мой мобильный.

— Как девочки? — достаточно сухо поинтересовался он, но я чувствовала, что ему хочется сказать мне очень многое. — Сын?

— Все хорошо, — тем не менее так же сухо ответила я.

— А как ты?

— Тоже хорошо.

— Мы можем встретиться? Я в кафе напротив.

— Нет, — сказала я. — Не сегодня. — И повесила трубку в абсолютной уверенности, что он перезвонит тут же. Или придет.

Но он позвонил лишь спустя неделю и поинтересовался исключительно здоровьем детей. Про мое здоровье он даже не заикнулся.

Не звонила и я, но, как ненормальная, кидалась к каждому телефонному звонку. Раз в неделю он все-таки давал о себе знать.

— Знаешь, мам, — однажды сказал Селестен; дело было уже в апреле, — я сегодня встретился с папой. Он ждал меня у ворот коллежа. Мы пообедали, и папа спросил, почему ты не хочешь с ним разговаривать?

— Я? Но он сам задает два вопроса и тут же прощается!

— Ты как хочешь, мам, но я буду встречаться с ним.

— Пожалуйста, имеешь право.

И вдруг Мишель прислал цветы. Там не было никакой записки, но я точно знала — они от него! Мои любимые лилии. На следующий день снова, и на следующий день… А потом произошло еще кое-что. Подождите, сначала я расскажу, как мне вдруг летом позвонила Эдит и заговорила таким тоном, как если бы я только вчера вернулась из отпуска: