Натали Рамон - Ах, Мишель, Мишель!..

Старый ханжа, зло подумал Мишель, изо всех сил грохнув дверцей полицейской машины. Она с ревом сорвалась с места и тут же растаяла в темноте. Мишель похлопал себя по карманам. Так и есть, сигареты остались в «BMW». Неизвестно где.

Его машина неизвестно где, сам он неизвестно где! Поеживаясь от холода в одном костюме, — он и не подумал захватить из дома пальто, — Мишель побрел в сторону огней. Вокруг лежали припорошенные снегом поля. На небе горели звезды. Он давно не видел столько звезд. С тех пор, наверное, как они на древнем «понтиаке» путешествовали с Полин… Нет, вспоминать не нужно. Той тонкой, грациозной девушки давно уже нет. Есть гнусная, подлая, мстительная огромная мадам. Настоящее чудовище!

А этот деревенский моралист считает виноватым во всем его, Мишеля! Даже угрожал оружием, старый кретин. Весь мир сошел с ума и сговорился против него… Мишель поднял воротник пиджака, поглубже засунул руки в карманы, ощущая полное одиночество во Вселенной, незаслуженную обиду и одновременно — желание отомстить.

— Я уж заждалась вас, мсье, — сказала круглая тетушка за стойкой, сонно кутаясь в плед поверх пестрого ночного халата. Видимо, хозяйка этого заведения, напоминавшего жалкий павильон для фильма на средневековую тему. — Сержант Гришо рассказал о вашей аварии, мсье. — Она сочувственно покивала.

Ах, какие мы заботливые, зло подумал Мишель.

— Пойдемте, я приготовила для вас самую теплую комнату. Ужинать будете, мсье? На вас лица нет от холода. Я согрею для вас вина.

— Лучше бутылку коньяка, если можно, — сказал Мишель. — Еще лучше — две. Греть не обязательно. И пачку сигарет.

— Да вы шутник, мсье, — улыбнулась она. — Но хорошо, я принесу вам две.

В облезлом гостиничном номере не было даже телевизора. Только кровать, два стула, подобие не то комода, не то стола, мутное от старости зеркало над ним, вешалка. Единственное украшение — календарь на стене. Большой рекламный календарь какой-то фирмы, изготовляющей осветительные приборы. Пятирожковой люстре стиля шестидесятых соответствовал май, но дни и числа идеально совпадали с январем за окном.

Какого же он года? — подумал Мишель и в ожидании ужина перелистал на стене пожелтевшие глянцевые страницы. И снова испугался мистичности совпадения — это был год, когда он родился. А если бы безумный старик в форме полицейского действительно выстрелил бы в него? Холодок по спине… Нет, глупости, он просто замерз.

Мишель расправился с непрожаренной телятиной и уже с половиной бутылки коньяка, но этот холодок не проходил. Ну хорошо, допустим, выстрелил бы сержант. И даже не сержант, а просто Мишель взорвался бы вместе с машиной. Это же тоже не исключено. Что тогда? Все. Все бы кончилось. Его жена в одно мгновение сделалась бы вдовой. И до конца своих дней винила бы себя в его смерти. Из-за нее! Из-за нее на самом взлете оборвалась бы его жизнь! Сорок три — разве для мужчины это возраст? Это расцвет! У него все было хорошо, а она, она!..

А что, если?.. Вот это была бы месть так месть. Он налил себе еще. Выпил. Снова налил. Закурил. Да, именно так. Но оставить предсмертную записку, чтобы все узнали, что за страшное существо его женушка. Стерва! А девочки? Селестен? Ничего, их воспитает матушка Анжели. Правильно воспитает. И они будут знать, что их отец пожертвовал собой ради справедливости. Они возненавидят Полин! Очень хорошо!

Он потер руки, прошелся по комнате. От двери к окну, от окна к двери. До чего же тесно! Впрочем, неважно. Даже лучше, что его найдут в этой убогой комнатенке. Все увидят, до чего она его довела! Он опять присел на кровать и допил коньяк уже из горлышка. Так, теперь главное умно составить записку. Он вытащил ручку из внутреннего кармана. Замечательную, дорогую ручку от фирмы Монблан. Отвернул колпачок, невольно залюбовавшись дизайном. Пропасть! Но у него же нет бумаги. Спуститься к хозяйке? Нет, наверняка уже спит. Стоп! Отличная идея. Можно написать на обороте календарных листов. И это даже символично! Календарь года его рождения…

Он сорвал календарь со стены, пристроил на коленях. Нет, так неудобно. Но на этом подобии стола календарь не поместится. Даже если убрать на пол остатки ужина. Значит, придется писать на кровати. С чего начать?

Мишель опять прошелся по комнате и решительно открыл вторую бутылку. Взглянул на бокал, поморщился и глотнул из горлышка, подумав, странно, этот коньяк значительно вкуснее, чем из предыдущий, хотя одна и та же дешевая марка…

«Я ухожу из жизни, потому что больше не хочу жить по твоим правилам, Полин», — написал он, в неудобной позе скрючившись перед кроватью. Календарь лежал на ней. Нет, не так, подумал он. Надо написать: «Дорогая Полин», чтобы ей было обиднее. И начать не с «я», а с обращения. Итак: «Дорогая Полин», — написал он ниже, решив оборвать потом верхний край.

Дорогая Полин… Ему вдруг показалось, что это уже было, что однажды он точно так же стоял на коленях перед кроватью. Ну да, конечно, и не раз. Но на кровати лежала Полин. Дорогая, бесценная, хрупкая девочка Полин… В такой же занюханной гостинице, на такой же древней кровати… И потом, в той маленькой квартирке на рю Пердонне. Какая радость светилась в ее глазах, когда он появлялся на пороге. Он был счастлив! Безумно счастлив! А она?

Она тоже!.. И там, и в большом настоящем доме окнами на Булонский лес. Каждый день, каждую ночь они были счастливы, мир существовал только для них двоих!.. Но куда это все подевалось? Как же это произошло? Когда?

В тот миг, когда миниатюрная вагонетка унесла его и Эдит в подземелье бутафорской пещеры ужасов. В темноту. Но ужасы оказались настоящими… Он отхлебнул еще коньяка и помахал рукой перед глазами, поскольку слишком явственно увидел сейчас ту, залитую солнцем зеленую траву и Полин на ней, — в волосах просвечивает солнце, темно-зеленый шелк струится по коленям… Сказочная принцесса с ароматным затылком… Но во что потом превратилась эта сказочная принцесса?! В монстра!

Неужели такими же вырастут его дочки? Ну и пусть! Он все равно теперь этого уже никогда не узнает! Пусть сделаются хоть шлюхами, ему все равно!

Его дочери — шлюхи?.. Боже, такого не должно быть! Он убьет каждого, кто обидит, даже только попытается обмануть, обидеть, попользоваться его маленькими женщинами…

Проклятье! Этот полицейский прав! Тысячу раз прав! Гнусный, ханжеский старикашка! Например, отец Полин имеет полное право прикончить Мишеля. И отец Мадлен, и отец Эдит, и по большому счету даже папаша той бело-розовой, избитой им шлюхи-блондинки… Лучше бы сержант сразу пристрелил Мишеля! Это же невозможно! Впрочем, у Эдит-то как раз и нет никакого родителя. Может, поэтому она такая стерва, что ее папаше было наплевать на нее?