Дениз Робинс - Сладкая горечь
— Господи, я не выдержу такого долгого ожидания! Буду все-таки надеяться, что ты вернешься ко мне пораньше, птенчик мой. На этот раз никто не станет уничтожать наших писем, поэтому я буду умницей и стану писать тебе каждый день — если хочешь.
Рейн издала нервный смешок. Но ей стало легче оттого, что он, по крайней мере, больше не пытается вырвать у нее согласие на брак. «Даже страшно подумать, что человек может так быстро измениться», — размышляла она, но понимала, что безнадежно пытаться оживить их былые Страсти. Впрочем, она действительно была еще не совсем равнодушна к Клиффу, но уже далека от того, чтобы бросаться за него замуж, пусть даже при полном согласии своих родных.
«А может быть, — думала девушка, — я стану прежней и вернусь к Клиффу? Я ведь не могу сама себе доверять, кто знает, пока я в таком состоянии. Как только я уеду, мне станет легче. Может быть, к тому времени, когда вернусь, я уже соскучусь по Клиффу».
Он попытался вырвать у нее еще одно обещание, целуя на прощание у подъезда большого каменного дома. Это были короткие объятия, которые, казалось, никому из них не доставили радости.
— По крайней мере, дай мне честное слово, что не бросишь меня совсем, пока мы не встретимся еще раз.
Она помедлила, но, вздохнув, все же пообещала.
Однако, расставшись с ним и войдя к себе домой, Рейн испытала облегчение. Она услышала в гостиной голос своего дяди, который разговаривал с матерью. Дядя Майлз был единственным человеком на свете, которого она сейчас хотела видеть. Надо попросить его взять билеты на самолет до Салисбери как можно скорее и отправиться в долгое путешествие.
Глава 24
— Сомневаюсь, моя милая, чтобы ты когда-нибудь выглядела прелестнее, чем сейчас. Ты уже не меньше фунта набрала с тех пор, как уехала из Лондона, точно тебе говорю, — сказал Майлз Оливент.
Рейн со смехом запротестовала:
— Ну дядя, пожалуйста… если я так растолстела, мне придется немедленно садиться на диету, когда вернусь домой.
— Ничего подобного. Вы, молодежь, совсем с ума посходили с этим похудением, что за блажь, право. Дорогая, ты выглядишь просто бесподобно. И оставайся такой, пожалуйста. Сегодня я буду писать твоей матери, расскажу последние новости.
Рейн откинулась на спинку плетеного кресла, стоявшего на террасе прекрасной виллы неподалеку от Салисбери, где они c дядей гостили у генерала Орланджера. Он был однокашником Майлза Оливента по Итону. Его жена, миссис Орланджер, на двадцать лет моложе его, была очаровательной веселой женщиной и приняла Рейн как родную с самого первого дня, как они приехали, — а это было уже полтора месяца назад.
Девушка доедала грейпфрут, который принес ей улыбающийся черный слуга. Она на минуту поднесла руку к глазам, чтобы загородить их от солнца. В ярком утреннем свете далекие сказочно прекрасные горы казались совершенно синими. Сад полыхал разноцветьем. Малиновые «лесные огоньки», огромные экзотические циннии и множество разновидностей орхидей, которые выращивала у себя в саду Руфь Орланджер, казались фантастическими и нереальными, особенно на фоне блестящих вощеных листьев пальмы.
Рейн очень нравилась Родезия. Конечно, многое здесь напоминало ей о лете, проведенном в Канделле. Но в целом южная Франция и Британские острова — как и вся ее старая, знакомая жизнь — казались ей сейчас очень далекими.
С тех пор, как она приехала в Салисбери, ей не давали времени предаваться мрачным размышлениям. У генерала были интересы на золотом прииске в Кве-Кве, так что почти сразу они все вчетвером отправились поездом по тому же маршруту, по которому проезжали королева-мать и принцесса, когда незадолго до этого посещали Родезию.
Рейн познакомилась со множеством очень милых людей — с девушками ее возраста, а также с молодыми людьми, придирчиво отобранными дипломатичной миссис Орланджер, которая, конечно, знала от мистера Майлза, что его племянница приехала сюда развеяться после «неудачного романа». Однако Рейн никогда не обсуждала свои личные дела с гостеприимной хозяйкой, хотя та была само очарование. Она не выказывала и особого желания поскорее вернуться в Англию. Даже сам сэр Майлз не знал, что переживает сейчас Рейн, и ни о чем не спрашивал. Однако ему было известно, что она получает много писем из Лондона, а также из Канн, и сама часто отправляет послания. Впрочем, она казалась спокойной и даже счастливой и проявляла искренний интерес к долгим и утомительным поездкам.
На большом балу в Булавайо, который устроили богатые друзья генерала, Рейн имела ошеломительный успех, Она выглядела элегантной и изысканной и танцевала с разными кавалерами. Сэр Майлз даже задумывался порой, а не влюбилась ли она в одного из симпатичных молодых родезийцев, которые наперебой пытались завладеть ее вниманием и временем.
Но Рейн проявляла к ним полное равнодушие. Никто, кроме самой девушки, не ощущал той внутренней пустоты и жажды, которые накатили на нее с первого дня в Родезии, — это была тоска по одному из тех мужчин, что остались вдали от нее. Это было жадное стремление сердца — к Арману. К Канделле. И никогда — к Клиффорду. Теперь она хорошо понимала, что с Клиффом ей надо расстаться, что она уже не сможет любить его, как раньше, — страстно и самозабвенно. Она принадлежит Арману, его стране, его жизни, она должна быть там, в Сент-Кандель, со своей бабушкой.
Но Рейн не спешила открыть свои чувства Арману. Ей нелегко было отправить прощальное письмо Клиффорду. Поэтому им обоим она писала ничего не значащие легкие дружеские послания. Каждый раз, возвращаясь из очередной поездки на виллу генерала, она находила в почте пачки писем от Клиффорда, в которых он уверял ее в страстной вечной любви и преданности, в своем непременном желании вернуть ее. Но сам тон этих признаний — пылкий и нежный — теперь скорее смущал ее, чем льстил ей; девушке было неловко, что когда-то они были с ним в близких отношениях. Ее былая любовь превратилась в мертвый и холодный пепел некогда жаркого костра, и возродить ее было невозможно.
А от Армана не приходило писем с объяснениями в любви. Он писал ей не чаще, чем раз в неделю, и только как старый добрый приятель: рассказывал местные новости, про бабушку, про монастырь и совсем редко — про себя. Все письма заканчивались уверениями в пожизненной преданности — но никаких требований к ней. Только Клиффорд мог писать с требовательной ноткой — настолько он был уверен в себе.
Рейн даже нарочно искала в письмах Армана хоть какой-то намек на страстную любовь — но тщетно. Теперь, вдали от него, Рейн поняла, что влюблена. Она его любит. И вернуться должна именно к нему. Если только он все еще готов ее принять!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});