Бернет Воль - Холодный ветер в августе

— Обними меня, прошу… — Она схватила его руки и положила их на свою талию.

— Хорошо, хорошо, — сказал он мягко, ожидая, когда ее возбуждение уляжется. Он снова начал терпеливым голосом: — Но ты приказала мне убираться. Как будто бы тебе было все равно. Я думал, ты правда сердишься на меня.

— Дорогой, мне это не все равно. Я тебя люблю. Ох, Вито, малыш мой, я так тебя люблю. Ты никогда не должен бросать меня.

— Я и не собираюсь тебя бросать — я тебя тоже люблю.

— Правда? — Она подняла лицо и посмотрела на него, широко открыв опухший от слез рот.

— Конечно. — Он погладил ее по голове и попытался прижать ее лицо к своей груди. Она уклонилась от его объятий и поцеловала его, сжав его лицо ладонями и глубоко погрузив язык в его рот.

— Ты понимаешь, что я хочу быть с тобой? — она покачала головой. — Ты не понимаешь, правда, не так ли? Ты понимаешь, что я забыла о себе, что я почти с ума сошла? Что я так прилипла к тебе, что ты не сможешь с этим справиться? Я даже не думаю ни о ком другом, только о тебе. Ты понимаешь, что мы можем даже пожениться?

— Что?

— Я понимаю, что это ненормально. Но что мы можем еще сделать?

— Уф! Я не знаю.

— Ничего. — Она улыбнулась ему. — Я не собираюсь пугать тебя. Давай не будем говорить сейчас об этом. Но давай не будем больше ругаться. Хорошо? Я не хочу ругаться с тобой.

— Я тоже не хочу ругаться, — сказал он, — только…

— Что? Что такое? — она расстегнула его рубашку и стала целовать грудь.

— Ты пообещаешь, что больше не увидишься с Джули?

Она посмотрела на него и улыбнулась.

— Ты действительно это имеешь в виду, нет?

— Конечно. А что еще?

— «Что еще»… Ох, Вито, люди не могут просто перестать… То есть, просто потому, что ты кого-то любишь… А, ничего. Я объясню это тебе в другой раз.

— Что объяснишь? Либо мы вместе, либо нет.

— Вместе. Ох, ты, ребенок. — Она прижалась лицом к его голой груди. — Ладно, мы вместе.

— Обещаешь?

— Да, Бога ради, обещаю. — Она потерлась щекой о его кожу. — Честное скаутское. Ты хочешь, чтобы я поклялась на Библии?

— Нет. — Он засмеялся.

— Ну же, — сказала она, закрыв глаза и подталкивая его к спальне, — давай вернемся в постель. Чтобы я не видела, какой ты ребенок.

— Я покажу тебе, кто ребенок, — сказал Вито, — я тебя укушу.

— Он прихватил зубами кожу у основания ее шеи и достаточно сильно укусил. Утром, он знал, у нее будет ясный фиолетовый отпечаток.

В одиннадцать Айрис проснулась с ощущением смеха на губах. Осторожно — потому, что она знала это чувство и знала, что оно могло неожиданно улетучиться и смениться таким отчаянием, как будто ее погребли заживо — осторожно она улыбнулась.

— М-м-м, — промурлыкала она громко. Потянулась и потерла бедра. Как больно, подумала она, как приятно и больно. Мать, сказала она себе, вот это ощущение. Вот это действительно ощущение.

Вито ушел от нее около семи. Она слышала, как он встал, ощутила его влажный поцелуй и его руку на своей груди, когда он уходил от нее. Все еще тяжелая от сна, она попыталась обнять его, но он прошептал что-то успокаивающее, и она отпустила его руку. Дальше она спала спокойно, и эта радость все еще была с ней.

Сейчас ей больше никого и ничего не было нужно. Она также решила, что не будет сейчас думать о будущем, зевнула и потянулась. Как-нибудь это кончится. Она расскажет ему о театре, может быть, сегодня вечером. Ну, а если не сегодня, то завтра. У них будет долгий разговор, и она все ему объяснит. Она дождется, пока они лягут в постель, положит его голову себе на грудь и расскажет ему все. До того, как они займутся любовью? Или после? После. Когда оба они будут сонными.

И в конце концов, это не такая уж плохая вещь. Он поймет это. И у него нет никаких поводов для ревности. Она улыбнулась. Было забавно видеть, как он ревнует, злится. Но воспоминание о том, что случилось, стерло ее улыбку. Он почти ушел. Она почувствовала, как ее тело холодеет. Перестань, перестань, сказала она себе. Он не ушел. Он не уйдет.

Она быстро вскочила с постели. Думать об этом больше не хотелось. Хорошее настроение улетучивалось, она чувствовала, как оно исчезает. Неожиданно, нежеланная и безжалостная, ей в голову пришла мысль.

Это я стояла на коленях прошлой ночью. Это ты, детка. А как насчет плетки?

О-ой!

В изнеможении она опустилась на постель. Ее колени дрожали. Затем громко засмеялась над собой.

— Будь я проклята. Ты у него на крючке, детка.

Ну, подумала она, теперь ты знаешь, что чувствует другая сторона. Он сказал — я люблю тебя. Я хочу на тебе жениться. Можно ли ему верить?

Черт, да! Он действительно любит ее. И я его люблю, подумала она. Поэтому к чему эта паника? Он не собирается брать тебя, малышка. Перестань думать об этом. Попытайся — впервые в твоей жизни у тебя есть что-то правильное и хорошее, о Господи, это хорошо — попытайся подумать, как это использовать. Не о том, что это не произойдет. Это произойдет. Почему нет? Оно должно произойти.

Зазвонил телефон.

— Гарри! Я совсем о тебе забыла. Думала, что ты умер. Ох, моя несчастливая судьба. Ну, какие еще новости?

Полчаса спустя Айрис подняла жалюзи и встала у окна, глядя на улицу. Горячее полуденное солнце проникало сквозь легкий халатик с такой силой, что она ощущала, как его лучи жалят ее тело. Ну, в любом случае, подумала она, смеясь над собой, я поработаю одну неделю в Ньюарке — большое дело!

Это было странное успокаивающее ощущение. Было время, не так много лет назад, когда уверенность в работе, подписание контракта так же успокаивало, как солнечное тепло. Но последние несколько лет страх остаться без работы почти забылся в потоке успехов. Она больше не добивалась приглашений, она познала роскошь того, что в ней нуждаются, высшую роскошь отказываться от работы. И все же перспектива заключения контракта, даже такого нежелательного контракта, как этот, напомнила о старых страхах и старых наслаждениях — страхе искать, наслаждении быть искомой.

Внизу, в кузове грузового автомобиля, стоял мужчина и раскалывал большие глыбы льда на куски размером с голову. Он бросал их в ужасно шумную машину, и каждый раз, когда он это делал, белый поток сверкающего льда низвергался в деревянную бочку. Как, должно быть, приятно зачерпнуть пригоршни мелкого льда, как освежает, как холодит.

Солнце, конечно, источник всего, подумала она, опуская жалюзи и восстанавливая иллюзию прохлады в комнате. Потом тяжело опустилась на стул.

Почему я это сделала? Для чего? Кому это надо?

Сегодня вечером.

Мой Бог! Мне нужно уложить волосы.

Следует ли мне подбриться или нет? Я сказала ему, что не буду. Ничего голого. И трусики, а не набедренная повязка.