Буря - Зина Кузнецова
– Дай, – протянула я руку.
Марк затянулся и передал мне сигарету.
Я не знала, каким концом надо вставлять ее в рот.
Он, запрокинув голову, выдохнул.
– Тем, что не подожжен, – любезно подсказал мне Марк.
Я смотрела на его прикрытые глаза и сильную шею с выступающей вершинкой посередине сквозь табачный туман.
– Затягивайся, – коротко сказал он.
Я попробовала и тут же закашлялась. Марк притянул меня к себе, поцеловал в висок, взял сигарету и выкинул ее.
– Довольна?
– Неприятно.
– В первый раз – да. Но тебе больше и не надо.
Я привстала на носочки, приблизив свои губы к его:
– Я не хочу ссориться. Вчера было ужасно.
Он легко поцеловал меня, едва прикасаясь губами, словно порхающая бабочка. Солнце грело спину. Его рука скользила по моей шее, моя – зарывалась в его волосы.
– Давай все обсудим еще раз, – прошептала я. Говорить громче казалось преступлением.
– Я не хочу думать об этом сейчас. Давай просто побудем в настоящем. Никто еще никуда не уехал, школа еще не закончилась.
– Но остались секунды.
– И что, пусть! Зато секунды счастья, а не выяснения отношений.
* * *
Отзвенел наш последний звонок.
Я была одета в белую хлопковую блузку, черные брюки и туфли на маленьком каблучке. В завитых кудрявых волосах у меня виднелась ленточка.
Папа много фотографировал меня. Я все думала, что когда-нибудь девочка, в чьем лице можно будет угадать мои черты, посмотрит на эти следы прошлого, на которых пойманы мои лучшие годы, и удивится, как юна и трогательна была ее бабушка. Я смотрела на всех родителей в школьном дворе и думала: «Неужели и вы были как мы? Неужели и вы мечтали о большой, прекрасной жизни? А что вы получили?»
Я нашла глазами Марка. Он стоял рядом с матерью и отчимом, хотя казалось, что это его мать и дедушка.
Вспышка ослепила меня.
– Улыбнись, Вер! – сказал папа.
Я потерпела еще несколько щелчков фотокамеры и тихонечко отступила за школьную колонну, когда к родителям подошли знакомые. Стайка моих одноклассниц в белых блузках столпилась у входа и фотографировалась. Они подозвали меня к себе и сделали селфи. Я смотрела на нас на экране телефона и думала:
«Мы будем вечно молодыми на этом снимке. Кто знает, что будет с нами уже через год? Как сложится наша жизнь? Но, что бы ни случилось, на этом снимке нам на века семнадцать, и все у нас еще впереди».
Я бродила по школьным коридорам, прощаясь с собой, такой разной, видевшей эти стены: и беззаботным ребенком, и смешливой девятиклассницей, и озадаченной жизнью выпускницей.
Вдруг на первом этаже я наткнулась на Петю. Он тоже шел к выходу, как и я. Мы еще ни разу не говорили с ним после расставания. Растерянность заставила меня на секунду замедлить шаг, и в голове мелькнула мысль: а не сбежать ли. Но я мотнула головой и разозлилась на себя за эту трусость. «Если хочется поступать порядочно, то сдаваться на полпути нельзя!» – сказала я себе.
Мы сошлись на середине коридора. Прямо напротив распахнутых входных дверей, через которые проникал солнечный свет.
Петя, кажется, тоже не знал, как поступить.
Мои руки вспотели, сердце забилось, как у испуганного котенка. Я убрала прядь волос за ухо и сказала:
– Привет.
Петя кивнул:
– Привет.
На мою улыбку он не ответил, и я тоже сделала серьезное лицо.
– Школа закончилась, – сказала я.
Петя кивнул, по-прежнему просто глядя на меня, а потом вдруг заговорил:
– Ты всегда говорила, что я рационалист, Вер. И я все это время пытался разложить по полочкам, почему так вышло. Сидел с ручкой, расписывал все вводные, пытался понять. Но так и не понял, не нашел ответ. Какая-то нерешаемая задачка. Со звездочкой.
Я вздохнула и отвела взгляд. Как же тряслись коленки!
– Просто так вышло…
– Вы с Марком мне это уже говорили, – резко сказал Петя. – Но ведь ты так умело копаешься в себе, ты должна знать, как это произошло. Я просто хочу понять, – добавил он устало. – Я не могу простить друга, пока не пойму. Мне тошно.
– Просто, когда я говорила о своих переживаниях, то знала, что меня поймет он, а не ты.
– То есть я тебя не понимал?
– Ты… ты иначе мыслишь. И когда я оказывалась рядом с тобой, то всегда думала, что со мной что-то не так, если мои мысли отличаются от твоих. А с Марком мои мысли будто обрели дом, где не нужно притворяться, понимаешь?
Петя ничего не ответил и быстро вышел на улицу. Я прикрыла глаза, вздохнула и направилась следом. Проходя мимо зеркала, увидела, как покраснели у меня щеки и какими бешеными, почти сумасшедшими выглядели глаза из-за пережитого волнения.
Майское солнечное тепло коснулось моего лица, как только я вышла на улицу. Я обвела взглядом толпу и, увидев Марка, направилась к нему.
– Здравствуйте! – сказала я его родителям.
Отчим Марка улыбнулся мне, а его мама только оглядела меня с ног до головы и ничего не сказала.
– Можно тебя на несколько секунд? – спросила я Марка.
Тот вгляделся в мои глаза, нахмурился и отвел меня в сторону.
– Что случилось? – спросил он.
– Я с Петей говорила. Он… Не знаю, мне кажется, я его обидела. Мне кажется, я сказала что-то очень плохое. Я не знаю…
– Вер, Вер! – Марк притянул меня к себе и крепко обнял. – Петя сейчас подходил ко мне.
– Зачем? – глухо прошептала я, уткнувшись лицом в его рубашку.
– Предложил посидеть у него вечером. Как раньше.
– Но я ведь обидела его…
– Ну откуда ты знаешь. Мне он сказал, что хочет попробовать наладить дружбу.
– Наладить?
Я отступила немного и посмотрела на Марка. Тот улыбался совершенно по-детски.
– Не знаю, что ты ему сказала, но спасибо.
Я вздохнула и посмотрела на небо, чтобы сдержать слезы.
К нам подошла Света.
– Простите, что мешаю, – сказала она робко. – Вер, давай сфотографируемся на память?
Я радостно улыбнулась подруге, быстро попрощалась с Марком и его родителями и пошла за Светой. Мы встали напротив школы, и Света спросила меня шепотом, пока ее мама нас фотографировала:
– У тебя все хорошо? Ты была очень взволнованной, когда я подошла.
– Все хорошо, да. Свет, как у тебя ощущения?
– В смысле?
– Из-за окончания школы.
– Не знаю. Пока не поняла. А у тебя?
– Странно. И плакать хочется, и одновременно с этим уже поскорее сделать следующий шаг. Надоело бояться, надоела неизвестность. Я вдруг почувствовала какую-то решительность.
Света понимающе кивнула, мы
