Джейн Арбор - Мечты сбываются

Был, разумеется, и весомый довод против: даже зная, что сережка — единственное ненадежное звено, ведущее к неизвестной женщине в машине, Леони все равно не рассталась со своей, тогда как на ее месте логичнее всего было бы выбросить ее, дабы избавиться от улики. Но Мери прекрасно знала, что уже не впервые виновный человек не спешит заметать следы, считая себя слишком умным для того, чтобы его нашли. И тупо глядя на лежащий на ладони поблескивавший листочек, она вдруг вспомнила кое-что еще…

Тот самый первый день, когда Леони везла ее с рингвудской станции в Кингстри; не понимая, что делает, она захотела приласкать двух лесных пони, попробовать подманить их к машине! Она еще тогда почувствовала, что отповедь Леони была слишком яростной, слишком напористой, и теперь, кажется, сообразила, почему так вышло. Ведь если автокатастрофа действительно произошла из-за выбежавших на шоссе пони и Леони была там, тогда ее реакцию при виде кобылы с жеребенком вполне можно понять. Ее резкий выпад служил прикрытием для чувств, возникших у нее одновременно со всплывшей в памяти мрачной картиной, и в этот момент просветления Мери абсолютно точно знала, как если бы Леони сама рассказала ей обо всем, что на ладони у нее лежит доказательство ее вины. Леони была в той машине.

Все эти мысли промчались в ее голове очень быстро, но она так на них сосредоточилась, что на несколько секунд перестала видеть все вокруг. Потому-то она заметила остановившуюся в дверях и наблюдающую за ней Леони только тогда, когда девушка обратилась к ней.

— Не сочтите за дерзость, но я все-таки спрошу: что это вы делаете в моей комнате? — пропела она.

Захваченная врасплох Мери уставилась на нее, чувствуя, как розовеют ее щеки.

— Миссис Форд попросила меня зайти и поискать ее таблетки от мигрени, которые вы одалживали… — Но сказав это, она умолкла, робость, бывшая ее второй натурой, внезапно вылилась в гнев при виде Леони, по обыкновению холодной и самодовольной. Застенчивость сразу же покинула Мери. — Я нашла таблетки практически сразу. Но затем, мне даже не пришлось рыться в ваших вещах… — Мери бросила красноречивый взгляд на заваленный хламом туалетный столик, — вышло так, что я увидела… эту вещицу, мисс Криспин. Вы наверняка согласитесь со мной, что вторую сережку из этой пары нам обеим уже доводилось видеть?

С этими словами она раскрыла ладонь, и шагнувшая вперед Леони, на чьих губах играла тонкая усмешка, увидела лежащую там сережку. Ее глаза сразу же метнулись к лицу Мери, тогда как улыбка заодно с самодовольством пропали в мгновение ока.

— Как… как вы посмели? — воскликнула она. — Отдайте это мне!

Вместо этого Мери швырнула сережку обратно в шкатулку:

— Моя смелость тут ни при чем. Вы оставили ее, чтобы она бросилась в глаза любому, кто случайно зашел бы в вашу комнату.

— Если и так, кто дал вам право… позорить меня гнусными подозрениями?

— Таким правом пользуются все, кто считает себя другом Нелли Дервент, — холодно заверила ее Мери. — Или, если угодно, все, кому известно: до сих пор вы только и делали, что лгали и изворачивались! — Она выждала немного, но Леони молчала, и Мери, тихонько выйдя из комнаты, направилась к миссис Форд.

Вернувшись через несколько минут, она нашла Леони сидящей на краешке кровати, уставившись на тлеющий кончик сигареты. Так, словно их разговор не прерывался ни на миг, Леони перешла в защиту:

— И где вы, по-вашему, окажетесь, если я буду все отрицать?

— Не думаю, что вы станете отрицать, что серьги ваши, хотя бы передо мной! Вы могли бы заявить, что как-то довольно давно ехали с мистером Кертисом в его машине и после этого обнаружили пропажу сережки или даже не обнаружили ее сразу, но тогда почему вы не сообщили это полицейским, когда у вас был шанс? То, что одна из них оказалась в машине, а другая — здесь, само по себе не имеет значения. Важно лишь то, что вы утверждали, будто не видели их ни разу, разве не понятно?

— А вы подумали, что я не стала бы держать у себя вторую сережку, если бы мне было что скрывать?

Теперь Мери почувствовала, что могла бы даже сжалиться над загнанной в угол Леони, если бы жестокость, которую та проявляла к Нелли, не казалась ей столь омерзительной. Поэтому она продолжала:

— Вы не ждали, что вопрос об этих серьгах всплывет еще хотя бы однажды. И мне кажется, вы чувствовали себя в полной безопасности, потому что знали: никто не видел эту пару на вас. Догадываюсь, что они даже не принадлежали вам до той ночи, когда мистер Кертис… погиб.

Этот выстрел был сделан наугад, и Мери с трудом поверила бы, что облекла свои мысли в слова, если бы не реакция Леони на них. Если о лице можно сказать «осунулось», а о теле — «съежилось», то именно так реагировала Леони, и все же она нашла в себе силы бросить еще один вызов:

— Если вам все известно, тогда что вам от меня нужно? Каких еще признаний?

— Я хочу услышать правду о той ночи. Потому что вы и были той пассажиркой, которую так и не удалось найти, верно? — сказала Мери, теперь абсолютно уверенная в своей правоте.

Леони, сгорбившаяся над сигаретой, ответила не сразу. Но когда она заговорила…

— Да, прости Господи, я была там. Рики пил за рулем, а он всякий раз, как напьется, вел машину словно дорога — его собственная. Когда мы выезжали вместе, мы никогда не заглядывали в лесные гостиницы или куда-то, где нас могли бы узнать. Но в машине у него всегда была припрятана фляжка. Мы встали на обочине недалеко отсюда, чтобы пожелать друг другу доброй ночи, и, перед тем как тронуться с места, Рики включил на минутку свет в салоне — чтобы я могла привести в порядок лицо. И, пока горел свет, мимо проехала машина. Я помню, у нее были английские номера. Но водитель так и не дал показания — значит, мог и не запомнить, что видел нас там. В любом случае… едва мы двинулись дальше, в Рики словно бес вселился. Я упрашивала его перестать и пустить за руль меня, и тогда…

— Случилась авария?

— Нет, но я увидела прямо впереди одну из тех проклятых лесных пони с двумя жеребятами. В свете фар они выглядели так, будто были нарисованы на заднике театральной декорации. Но Рики не замечал их, пока они не рванули в стороны, спасаясь от удара. Рики не сбил ни одного пони, но, стараясь вырулить, потерял управление. И следующее, что я помню, — то, как он навалился на руль, словно этот штырь проткнул ему грудь…

Мери глубоко, прерывисто вздохнула.

— Он еще мог говорить? Или вы решили, что он уже тогда был мертв?

— Говорить он не мог, и, прежде чем уйти, я убедилась, что бедняга испустил дух. Я… клянусь, что он умер! Он был мертв, говорят вам! Так какой же смысл?