Маргарет Малькольм - Хозяин «Галеон-Хауса»

Единственным светлым пятном на его горизонте была хорошо подтвержденная новость, что Люк Полвин покинул этот район. Хоть это успокаивало.

Глава 11

Теперь, когда Саймон открыл ей глаза на состояние дел, Андреа каждый день стала замечать в Мадам изменения, постепенные, но неотвратимые. Мадам, которая до недавнего времени сама понуждала всех в доме к активности, считая это своим личным долгом, теперь тихо лежала в огромной кровати. Она много спала, а когда бодрствовала, Андреа казалось, что старая женщина не понимает, что происходит сейчас и существует где-то в отдаленном прошлом. Ее черные глаза то неожиданно останавливались на чем-то в изумлении, то становились нежными и печальными…

Началось новое испытание для девушки, вызвавшее в ней недоумение и душевное смятение. Она всегда считала, что Мадам никогда не испытывала к ней особой привязанности. Даже будучи ребенком, она подсознательно это чувствовала. Тогда это озадачивало ее, но недавно Андреа все поняла. Между ними не было кровной связи, и в ней Мадам видела лишь средство для достижения своих целей. Честно говоря, она и сама не выказывала любви к этой женщине. Страх, уважение и восхищение — да, но только не любовь.

Не то чтобы любовь внезапно овладела ею сейчас, нет. Но появилось нечто еще — жалость, сострадание и нежность. К той, которая еще недавно была такой сильной, а теперь стала столь дряхлой и слабой.

Однако язык Мадам не утратил своей остроты. Независимо от того, как быстро и тщательно Андреа исполняла любые ее поручения, она редко могла угодить старухе, которая то и дело осыпала девушку оскорблениями. Как только Мадам ее не называла: и медлительной, и неуклюжей, и неповоротливой, и тупицей.

Сотню раз в день Андреа хотелось огрызнуться в ответ, но долгие годы муштры помогали ей сдержать то, что просилось на язык. И казалось, чем больше она владеет собой, тем большее недовольство выражает Мадам. У Андреа сложилось впечатление, что старуха стремится вывести ее из себя и сердится, что не имеет успеха. Очевидно, ей не хватало в этом мире наслаждения от борьбы.

— Ты в последние дни удивительно тихая и кроткая, — внезапно сказала Мадам, повернувшись к Андреа.

— А я когда-нибудь была другой? — парировала девушка. — Вы сами меня такой воспитали.

— Да, но… — Мадам нахмурилась. — Посмотри на меня, девочка!

Андреа повиновалась, и темные, обжигающие глаза Мадам надолго задержались на ее лице.

— Итак, ты все знаешь! Сама обнаружила или Саймон сказал?

— Саймон сказал.

Андреа хотела солгать, притвориться, что не понимает, о чем говорит Мадам, но об этом не могло быть и речи перед ее внушающими страх глазами.

— Ладно, нет необходимости объясняться по пустякам, — резко заметила Мадам. — Каждый рано или поздно встречается со своей смертью, и не вижу причины, почему я не должна сделать это так же хорошо, если не лучше, чем остальные!

— Нет, я полагаю, нет. — Андреа не знала, плакать ей или смеяться от столь оригинального взгляда на печальное событие.

— Конечно нет! Когда человек имеет мужество жить так, как жила я, он относится спокойно к смерти. Кроме того… — Легкий вздох слетел с ее бледных губ. — Жизнь стала теперь такой скучной по сравнению с тем, что было раньше… — И вновь ее глаза стали далекими.

— Мадам, расскажите мне о своей юности, — отважилась попросить Андреа. Она никогда не спрашивала, а сама Мадам редко говорила об этом, но сейчас, в ее настроении вспоминать прошлое, старуха с радостью ухватилась за такую возможность.

— Как ты, конечно, знаешь, я урожденная Тревейн, — начала она. — Я была троюродной сестрой моего мужа. Моя мать умерла, когда я была еще ребенком, и растил меня отец. Он был во многих отношениях похож на Лео: неугомонный, безрассудно смелый, рожденный не в свое время. Он был вспыльчивым и необузданным озорником в детстве и в юности, и даже женитьба не смирила его. — Мадам довольно хмыкнула от нахлынувших воспоминаний. — Он, естественно, хотел сына и, когда появилась я, бросил лишь один взгляд на жену и сразу же покинул дом. Он уехал в Америку и вернулся лишь через два года. К этому времени моя мать была уже мертва. Умерла с разбитым сердцем, несчастная, никому не нужная бедняжка! Когда подросла, я, очевидно, с ненавистью смотрела на него и не хотела даже говорить… а он не привык к такому отношению со стороны женщины, будь она старой или молодой! Так что он приступил к работе надо мной, заставляя все делать по-своему. Но даже в том возрасте мне хватило здравого смысла противиться ему, как могла. — Она вновь плутовато и весело хихикнула. — В результате он стал больше интересоваться мною, чем любой другой женщиной, когда-либо им встреченной, и мы стали с ним лучшими друзьями. Он воспитывал меня, как мальчика… к великому ужасу всех наших родственников и соседей. Я путешествовала с ним по всему миру и встречалась со всеми людьми, которые в те времена были чем-то интересны. Я научилась управлять мужчинами. Это было необходимо, потому что, как только я подросла, они чуть ли не спотыкались друг о друга, желая жениться на мне. Мне это нравилось! Это давало ощущение власти…

Андреа вспомнила гордый портрет Мадам в галерее и легко могла поверить, что именно так и было.

— Да, прекрасное время! — Мадам издала глубокий, удовлетворенный вздох. — Но у меня были свои планы на замужество. Мой отец был младшим сыном хозяина «Галеон-Хауса», и меня раздражало, что мы не имеем тех возможностей, которые имеют остальные. Поэтому я решила выйти за Эймиса, который вскоре должен был унаследовать все. Он имел не очень хорошую репутацию, но меня это не беспокоило. Он был единственным, кто мог дать мне все, что я хотела, ты понимаешь.

Андреа кивнула. Это ее не удивило. В этом была вся Мадам… Кроме того, это прекрасно объясняло, почему она так практично стремилась выдать ее сначала за Лео, а теперь — за Саймона.

— На самом деле, сначала жизнь здесь показалась мне довольно скучной, — продолжала Мадам задумчиво. — Мой свекр был еще жив в то время и казался мне жалким и безжизненным по сравнению с моим отцом. Мягкий и обходительный, он любил легкую жизнь… но, конечно, тогда было много денег…

— Саймон тоже об этом говорил, — перебила ее Андреа. — Он сказал, что это можно заметить по его портрету и что в нем, возможно, одна из причин того, что сейчас нет денег.

— Совершенно верно, он и был причиной тому, — весело согласилась Мадам. — Саймон ничего не упустит! Ну, потом мой свекр умер, и хозяином стал мой муж. — Она опять хихикнула. — Если честно, мы тоже спустили много денег. И никто из них и в мыслях не имел желания зарабатывать на жизнь честным путем. Этого Тревейны никогда не делали. И если мы имели недостаток в деньгах, то просто продавали кое-что из драгоценностей. Мне ужасно не хотелось этого делать… хотя некоторые из них были довольно безобразные. Потом родился Филипп, наш сын. — На мгновение ее лицо смягчилось. — Он был убит в Первую мировую войну. Он никогда не знал, что такое страх, всегда шел на риск, на который не осмелились бы другие мужчины. Но до своей гибели он успел жениться, и после его смерти у него родился сын. К моему удовольствию, его жена вновь вышла замуж, за американца, и с радостью согласилась оставить Лео здесь. — Глаза Мадам с воодушевлением сверкнули. — И тогда началось счастливейшее время в моей жизни! Особенно когда ко мне пришел Лео и сказал, что, если мы не собираемся стать нищими, нужно что-то делать. — Она глубоко и удовлетворенно вздохнула. Затем пристально посмотрела на Андреа. — Ну?