Сонда Тальбот - Запомни мои губы

Выхода из этой ситуации Леа не видела. Кому-то одному точно нужно было уйти: или ей, или Питеру. Но Пэтти, которая неожиданно приняла его сторону, так не думала. Она настаивала на возвращении Леа и слушать не хотела о том, что у нее произошло. Леа оставалось только удивляться поведению подруги, хотя после того, что случилось, удивить ее чем-то было практически невозможно.

Мало того что подруга уже битый час доказывала Леа, что та должна вернуться в «Центр», она еще и требовала, чтобы Леа поехала смотреть фонтан, с которым сделали «бог знает что»… Леа, уже несколько дней пребывающая в состоянии, близком к помешательству, была особенно тронута этим требованием… О каком фонтане может идти речь, когда ее душа разлетелась на кусочки и нет такого мастера, который смог бы склеить их вновь? Нет, Леа определенно не понимала, с каких это пор Пэтти — самый душевный человек на этом свете — стала вдруг бесчувственной бизнес-леди…

— Леа, ты должна это видеть! — продолжала бесноваться Пэтти. — Если у тебя осталась хоть капля рассудка, ты должна приехать и посмотреть на то, что с ним сделали! Открытие уже через два дня, и этот ужас портит всю картину!

— Пэтти… — мрачно отозвалась Леа. — Мне плевать на фонтан, мне плевать на открытие… Мне вообще плевать на этот чертов «Центр»… Ты можешь это понять и оставить меня в покое?! В конце концов, вас много, и вы в состоянии решить эту дурацкую проблему с фонтаном!

— Нет, черт возьми! Не в состоянии! Пинки, да отцепись ты от трубки! Не в состоянии, потому что ты единственный человек, который может мыслить здраво… И если ты не поможешь…

— Не помогу! Потому что сейчас от моего здравомыслия остались одни осколки!

— Черт тебя побери! — Леа пришлось отстранить трубку от уха. — Это твоя идея!

— Но не с фонтаном…

— Какая разница?! Значит, так, Леа… Если ты не поедешь туда сама, мы с Пинки привезем тебя насильно… Уйди, Пинки!

Жуткая настырность и вопиющая бесчувственность… Пэтти оставит ее в покое только в том случае, если Леа уедет из города. Причем в другой штат…

— Не поеду, — отрезала Леа. — Извини, Пэтти, но, думаю, нам не о чем больше говорить…

— Хорошо, Леа, — немного смягчилась Пэтти, решив, очевидно, действовать теперь методом пряника. — Если ты хочешь послать все к черту — посылай… Только в последний раз прошу тебя — посмотри на этот фонтан… Мне нужна помощь. В конце концов, тебе совсем не обязательно ехать в «Центр» днем. Если ты не хочешь встречаться с Питером, то можно приехать ближе к вечеру…

— Ладно, Пэтти, — сдалась Леа. — Если после этого ты оставишь меня в покое — я согласна…

— Договорились. Мы заедем через пару часов…

Мягкая тишина. Бархатная мгла, синяя и бездонная, как его глаза. Хрупкий шелест шагов по каменной дорожке, эхом отдающийся в этой тишине. То стихающие, то усиливающиеся удары сердца. Воздух, пропитанный горьким запахом листвы. Таким же горьким, как тот груз, который лежит у нее на душе…

В Сонс-хилл они приехали затемно, и Леа с трудом могла рассмотреть терявшиеся во мгле очертания только что достроенного «Центра». Ее детища, от которого она вынуждена отказаться. Правда, это сейчас печалило ее в меньшей степени. В большей — то, что она потеряла Питера…

Оказалось, что это совсем по-другому. Не так, как было с Ричи. Теперь ее сердце почему-то не хотело разочаровываться, оно продолжало верить. И любить. В этом заключалось самое страшное — боль не отпускала, а с каждым днем становилась все сильнее, как будто внутри росла гигантская опухоль, с неумолимой быстротой заполнявшая каждую клеточку души…

Сейчас, бредя по ночному «Центру», Леа ощущала какую-то невозможность, нереальность происходящего. То ли потому, что идея Пэтти приехать сюда ночью с самого начала показалась Леа бредовой, то ли вся ее жизнь теперь напоминала полусон-полубред…

Возле двухэтажного здания виднелось некое сооружение, которое Леа поначалу приняла за большую каменную глыбу. Подойдя ближе, Леа разглядела, что фонтан, по поводу которого так причитала Пэтти, накрыт брезентом. Она оглянулась и вопросительно посмотрела на Пэтти и Пинки.

— Сейчас увидишь, — бросил Пинки и направился к фонтану, чтобы снять брезент.

Леа терпеливо ждала, пока Пинки возился с брезентом — дело оказалось нелегким, — но нелепость этой ситуации потихоньку начинала ей надоедать.

— Объясни, зачем вы притащили меня сюда? — раздраженно спросила она Пэтти.

— Сейчас увидишь, — повторила Пэтти фразу Пинки.

Кажется, пускаться в объяснения подруга совсем не собиралась… И это после того, как они вытащили ее из дома и, на ночь глядя, привезли в Сонс-хилл! Леа хотела было сказать Пэтти какую-нибудь колкость, но Пинки наконец открыл фонтан и включил подсветку. Леа, позабыв о Пэтти, на которую злилась всего секунду назад, застыла, потрясенная увиденным.

Над поляной, усеянной искусно сделанными каменными цветами, висела радуга. Если бы Леа не знала наверняка, что ночью радуги не бывает, она подумала бы, что радуга — настоящая. Струи воды, окрашенные подсветкой в разные цвета, были так похожи на дорожки радуги: красный, оранжевый, желтый, зеленый…

— Радуга… — прошептала Леа. Только одному человеку могла прийти в голову такая идея. И этим человеком был Питер… Ей хотелось застонать от боли и обиды. Почему? Почему он так поступил с ней? Почему предал ее? Ведь она ни разу не усомнилась в том, что он ее любит… И даже сейчас, после того, что она узнала, ей сложно поверить в обратное… Но зачем Пэтти привезла ее сюда? Фонтан восхитителен, и менять что-то нет ни малейшей необходимости…

— Я хотел, чтобы ты каждое утро просыпалась с улыбкой… — Леа вздрогнула и обернулась. Его глаза, бархатные, как ночь, его грустная и совсем не детская сейчас улыбка, а во взгляде — тоска и безысходность. — Я хотел, чтобы твои глаза всегда светились счастьем… Я хотел, чтобы у тебя была своя собственная радуга. А я был бы тем человеком, который играет на ней… Играет для тебя. Но вместо этого принес тебе только боль и новое разочарование… — В глазах у Питера стояли слезы, голос срывался, и Леа видела, нет, чувствовала, что он не мог лгать… Не мог — потому что никто и никогда не смотрел на нее с такой любовью и с таким отчаянием… — Я хотел рассказать тебе еще давно… Но думал, ты испугаешься, отстранишься… Потом — боялся, что ты уйдешь от меня… Сейчас — этот момент настал, но уже поздно… Ричи Майера я возненавидел с первой нашей встречи. Он пришел в мое агентство, напыщенный, самоуверенный… Дал мне твою фотографию, на которой ты выглядела, как фиалка, засушенная в школьном учебнике… Но я понял еще тогда — ты другая… Я думал, это будет последним моим делом, но не довел его до конца… Когда я увидел тебя в баре, еще не зная, что это ты, — я влюбился… Влюбился сразу и навсегда. И тогда я закрыл дело и отдал Ричи его поганые деньги. Но ничего не сказал тебе — испугался, что ты не поймешь…