Филис Хаусман - Всему свое время

По многим причинам не должно этого делать, но сквозь все одежды он чувствовал пламя, переходящее от него к ней и возвращающееся обратно, чувствовал эту близость желанной женщины и ее готовность отозваться на его призыв, хотя она тоже запрещает себе это. Вот и сейчас она замерла, мысли ее наверняка в смятении, но не препятствует, когда он целует ее шею, щеку, губы. Вчера требовала, чтобы он не смел прикасаться к ней, а сейчас ничего не говорит, не отталкивает…

А она? Она не сопротивлялась властному зову естества. Никакие разумные доводы сейчас не могли, казалось, заставить ее протестовать, тем более что она переживала нечто, доселе ею неизведанное.

— Бет, дорогая! Вы меня не останавливаете?.. Мы не должны… Этого не может быть, не должно быть!

Но, прежде чем она собралась ответить, он закрыл ее рот поцелуем, и оба вмиг забыли и о вопросе, и обо всем, обо всем…

Она ответила на его поцелуй и прильнула к этому сильному телу, испытывая неизъяснимое наслаждение и отчаянно желая его, его одного, сейчас, здесь!

Последнее, что разделяло их тела, начало тяготить Бет, и она расстегнула пуговицы на его рубашке, скользнула рукой за отворот, удивленно и восхищенно исследуя литые мышцы, обтянутые шелковистой кожей. Сквозь кончики пальцев в нее входила энергия, излучаемая этим красивым и сильным телом, и волна легкого жара пронизала ее насквозь.

— Силы небесные, Бет, — простонал он. — Я больше не могу. Еще немного, и меня уже ничто не остановит…

— И не останавливайся, — жарко прошептала она ему в самое ухо.

Рука ее скользнула вниз и, расстегнув пояс его джинсов, легла на плоский твердый живот. А Джошуа уже пробрался к ней под свитер и ласкал нежные груди, едва прикасаясь губами к отвердевшим соскам. Оба испытывали танталовы муки желания.

— Сердце мое, тебе холодно?

— Да… То жарко, то холодно… — слабо отозвалась она.

— Так я согрею тебя самым лучшим способом, какой только есть.

Он встал и разделся, и Бет в сером полумраке крошечного обтянутого брезентом пространства увидела совершенного человека, эталон мужской красоты. Ничего искусственного, никаких накачанных мышечных бугров, все пропорционально и гармонично, как в античной статуе. Он просто великолепен. Хотя, когда он повернулся, Бет увидела, что красота его тела не безупречна. Из-под правой руки до середины спины тянулся длинный грубый шрам. Он, перехватив ее взгляд, отшутился:

— Не всегда же удается точно предсказать начало извержения.

Склонившись над ней, чтобы помочь раздеться, он увидел в огромных светящихся глазах странное смешение страха и желания. Потом увидел ее всю.

— О, ты прекрасна, возлюбленная моя! Ты прекрасна! — прошептал он и, будто не веря глазам своим, медленно провел рукой по плечу, руке, бедру, по всему ее стройному телу.

Потом лег рядом с ней, и они так удобно обнялись, будто проделывали это уже много раз. Но руки их все еще производили некое любовное исследование, и неизвестно, чего в этих движениях было больше — ласки или желания получше изучить друг друга.

— Ты такая хрупкая, Бет, — прошептал он, сжимая ее узкое запястье своей большой ладонью. — А ноги!.. Такие изящные! И как они только умудряются столько бегать по большим пожарам и залезать на вулканы! Как это они не устают?

— Еще как устают, но успевают отдохнуть, когда я падаю!

— Ну вот, теперь хоть понятно, почему ты так любишь падать.

Оба тихонько рассмеялись, ибо в эти минуты взаимного изучения страсть отошла, осталась только нежность, и им обоим хотелось ее как-то выразить, но нежность — такая штука, выразить которую труднее всего.

Но и страсть не дремала, потихоньку она вновь забирала свою власть над ними. Ласки становились все смелее, поцелуи, эти маленькие, чудесные подобия забытья, растворяли их в океане немыслимой неги, сулящей еще большее наслаждение. И вдруг, в один из таких сладостных моментов, Бет вздрогнула и вся как-то сжалась, напряглась, не отталкивая его, но и не принимая больше его ласки.

— Нет, дорогая моя, я так хочу тебя, — жарко прошептал он ей в ухо. — Прошу, не уходи. Не отвергай меня. Ты одна способна одарить меня таким немыслимым, таким невероятным счастьем.

Она не знала, что ответить и надо ли отвечать. Может, сказать ему?.. Или не говорить?.. Просто отдаться этому чудесному течению, неважно, куда оно ее вынесет. Ведь он мужчина, которого она ждала все эти годы. Но что, если потом они навсегда расстанутся?.. Никто другой уже не сможет увлечь ее после того, как она познала его, единственного, долгожданного… Мысли путались, мельтеша в пространстве этой странной ночи, и наконец подавили порывы страсти, желание утихло, ей стало страшно и как-то внутренне зябко.

— Что случилось, Бет? Скажи мне, тебе будет легче.

— Ох, дорогой мой, я хочу… хотела тебя, — смущенно пробормотала она. — Но я боюсь того, что случится со мной… что это со мной произойдет… Я не знаю, что будет потом… Как мне…

Не договорив, она уткнулась в сгиб своего локтя, чтобы он не заметил хлынувших из ее глаз слез.

— Ты боишься Прайса? Скажи? Хочешь вернуться к нему? Поэтому?.. Ты не хочешь ему изменять?

— Филу? Как я могу ему изменить? Мы никогда даже… Ох, Джошуа, да я вообще никогда… никогда прежде, ни с кем…

— Боже! Так какого черта этот Прайс!.. Что он себе вообразил? Неудивительно, что начал палить в меня из своей пушки! — Джошуа замолчал, все еще не осознав до конца услышанного, но быстро опомнился, коря себя за то, что говорит не о ней, а о Прайсе. — Бетти, хорошая моя, не бойся ничего. Со мной ты ничего не должна бояться. Вот увидишь, как нам будет хорошо. Просто доверься мне… доверься…

Она повернулась к нему, ничего не сказала, но в знак согласия опустила и подняла мокрые ресницы. Он нежно стер с ее щек следы слез, и вновь они отплыли в неземное блаженство ласк и поцелуев. Джошуа не торопил ее, он и сам после стольких лет воздержания чувствовал себя почти что девственником, а потому понимал все, что нужно понимать мужчине в такой ситуации. Он хотел одного — не отпугнуть ее, не причинить боли, чтобы все было естественно и не оставило в душе его возлюбленной горького осадка.

Когда все произошло, Бет, потрясенная пережитым, познавшая то, о чем несколько часов назад и не догадывалась, побывав не то на небесах, не то в фантастической стране, где исполняются все желания, не совсем еще даже вернувшись на землю, в утлый брезентовый закуток на склоне ворчащего вулкана, выговорила самые древние на земле и самые новые слова:

— Милый мой! О-о, как я люблю тебя!

Вечность прошла.

Бет очнулась, почувствовав на лице напряженный взгляд. Но что это? Он смотрит сквозь нее, а лицо искажено ужасом и гневом. Резкая морщина легла поперек лба. Отчаяние охватило ее, хотя она не понимала причины произошедшей с ним перемены. Чувствовала только одно: что-то случилось.