Кетлин О'Брайен - И жизнь подскажет…

— На борту катера был всего один жилет, — размеренно продолжал Коннер. Казалось, рассказ его обрел собственную жизнь: даже если Коннер сейчас упадет бездыханным, история брата будет звучать из мертвых уст, пока не дойдет до неизбежного конца. — Томми отдал его Марлин. Когда катер налетел на камень, обоих их выбросило за борт. От удара о воду Томми сломал обе ноги. Но он мог бы выжить — если бы был в жилете…

Голова у Хилари раскалывалась от непролитых слез. Она уже слышала эту историю и от души сожалела о юноше, погибшем такой нелепой и страшной смертью. Но сейчас, рассказанная тусклым, размеренным голосом Коннера, трагедия превратилась в невыносимый кошмар.

— Боже мой!..

Инстинктивно она вцепилась в его руку, словно надеялась удержать его на краю бездонной пропасти.

— И каждую ночь мне снится один и тот же сон, — продолжал он так, как будто и не слышал ее, и не чувствовал ее прикосновения. — Я бегу за ним к причалу, зову его, протягиваю ключи. Но он слишком далеко. И уже не слышит меня.

Коннер повернулся к Хилари. Взгляд его был затуманен болью.

— Вот почему я так ждал ребенка. Еще один шанс, понимаешь? В этот раз, думал я, буду вести себя иначе. Я все исправлю. Просто с ума сходил от мыслей о нем. Знаешь, порой я даже мечтал уговорить Марлин, чтобы она отдала малыша мне. А во Флориде покатил к одной женщине, с которой встречался несколько месяцев. Купил кольцо с бриллиантом и поехал делать ей предложение. Чтобы у ребенка Томми была настоящая семья.

Кольцо! То самое кольцо с бриллиантом, что валялось в ящике кухонного стола! Так оно предназначалось не Марлин, а какой-то другой женщине, о которой Хилари ничего не слышала…

— Кто она? — с трудом шевеля языком, выговорила Хилари. — Ты… ты любил ее?

— Нет, ни капли. Я вел себя как сумасшедший, хорошо, что вовремя это понял. Доехал до самого ее дома, развернулся и поехал обратно — должно быть, сообразил, что совершаю глупость. Понимаешь, Хилари, я был в отчаянии. Я…

— Понимаю, — прошептала она, кладя руки ему на грудь, словно желала усмирить отчаянный стук его сердца. — О, Коннер, как я тебя понимаю!

Он схватил ее за руки.

— Понимаешь? Действительно понимаешь?!

Хилари молча кивнула. Коннер крепче сжал ее руки.

— Узнав правду, я готов был кого-нибудь убить, — глухо проговорил он. — Марлин или тебя. А может, себя самого.

— Знаю, — ответила Хилари и погладила его по щеке, неровно выбритой и твердой, как камень. — Все хорошо, Коннер. Это неважно.

— Нет, важно! — возразил он, прижимаясь щекой к ее руке, словно младенец — к руке матери. — Не знаю, сможешь ли ты меня простить…

— Я давно тебя простила, — шептала Хилари. Едва ли она понимала смысла своих и его слов, знала только, что он страдает и нуждается в утешении. — Не надо, Коннер! Не мучай себя. Все позади.

Коннер прикрыл глаза, всецело отдаваясь ее ласке.

— Я назначил содержание для Марлин, — произнес он. — И сделал доверительный вклад на девочку. — Он назвал сумму, от которой у Хилари перехватило дыхание. — Обе они будут обеспечены до конца жизни, как и хотел Томми.

Хилари замерла на месте. Может быть, она чего-то недослышала?

— Но… — с трудом выдавила она, — но почему? Ведь ты считаешь, что Марлин женила его на себе обманом…

— Нет, Хилари, теперь я так не думаю, — обессиленно отозвался Коннер. — И, наверно, никогда не думал.

Хилари невольно ахнула, и Коннер прижал палец к ее губам.

— За последние дни я много чего понял, — заговорил он. — Главное, понял, что делать. Томми мертв и никогда не узнает, что я любил его именно таким, каким он был. Все, что я могу сделать для него, — почтить его память, его щедрость и душевное благородство тем, что исполню его желание. Он хотел, чтобы Марлин и ее дочь не боялись за свое будущее — значит, так оно и будет.

Слезы заструились по щекам Хилари.

— Коннер, — дрожащим голосом заговорила она. — Ты не обязан помогать Марлин! Она очень виновата перед тобой…

— Я был к ней слишком суров, — тихо ответил Коннер. — Наверно, подсознательно не мог ей простить, что мой брат погиб, а она жива. Мне было невыносимо вспоминать о том, что единственный спасательный жилет Томми отдал ей. Я не мог вынести такого яркого напоминания о его благородстве.

Он взглянул Хилари в глаза с какой-то отчаянной надеждой, словно искал там что-то очень нужное для себя, искал и опасался не найти.

— Он был нетрезв и к тому же очень раздражен, но и в таком состоянии прежде всего подумал о женщине, которую любил. Он спас ее ценою собственной жизни.

Дрожащими пальцами Коннер смахнул с ее щек слезы.

— Я стал лучше его понимать теперь, когда сам испытал то же чувство. Клянусь, для тебя я сделал бы то же — и даже более!

Хилари не осмеливалась верить своим ушам.

— Для меня? — едва дыша, прошептала она.

— Для тебя, Хилари, — хрипло ответил он. — Для тебя одной. И еще, может быть, — продолжал он, нежно утирая ей слезы, — для нашего ребенка. Хилари, я так надеюсь, что в ту ночь мы с тобой зачали новую жизнь…

Хилари покачала головой, и слезы ее полились сильнее, соленым потоком струясь у него меж пальцев.

— Нет, — ответила она, припомнив пустоту в сердце. — Нет, Коннер.

Слабо улыбнувшись, он поцеловал ее сперва в один мокрый глаз, потом в другой.

— Значит, надо стараться дальше. — И в мокрую щеку. — Снова и снова, пока не добьемся своего.

Хилари не могла ответить. Казалось, в сердце ее, сметая все мысли и заглушая боль, забил фонтан счастья.

— Ты хочешь сказать, что я… что мы…

— Я хочу сказать, что не могу без тебя жить! — страстно воскликнул Коннер, сжимая ее в объятиях, словно боялся, что она исчезнет. — Хочу сказать, что тебе от меня не скрыться: если ты уедешь, я последую за тобой и рано или поздно сделаю тебя моей!

«Сделаю тебя моей!» Если бы он только знал!..

— Я уже твоя, — ответила она. — Твоя с того дня, когда ты впервые коснулся меня, — и останусь твоей до самой смерти.

Коннер пристально вгляделся ей в лицо. Сперва во взоре его читалась лишь страстная жажда обладания, но через несколько секунд серо-голубые глаза смягчились, засветились нежностью и лаской. Хилари снова зарыдала — теперь от счастья; слезы, прозрачные и чистые, как горный ручей, смывали с ее истерзанной души стыд и горе.

— А я — твой, — тихо ответил Коннер. — Это единственное, что я знаю о себе. Все остальное неважно. Все, что до сих пор составляло мою жизнь, растаяло, словно дым, от одного твоего прикосновения. В один день я выкупил Драконов Ручей и потерял тебя. Покупка не дала мне ничего; от потери я едва не умер. И много, много раз за эти десять дней говорил: «Господи, верни мне Хилари, и я с радостью откажусь от всего остального!»