Кетлин О'Брайен - И жизнь подскажет…
Но должна выдержать. Она выслушает Коннера, даже если его рассказ разобьет ей сердце. Ей нужно знать о нем как можно больше — какую бы боль ни принесло это знание.
— Хорошо, — ответила она, сжав кулаки. — Я слушаю.
Несколько секунд прошло в молчании. Наконец Коннер глубоко вздохнул и начал рассказ.
— Мне снится Томми, — заговорил он. — Впрочем, об этом ты знаешь.
Хилари кивнула, чувствуя, с каким трудом даются ему слова.
— Я никогда по-настоящему не понимал брата. — Он говорил монотонным, отрешенным голосом, как будто рассказывал ребенку сказку на ночь. Словно эта история не имела к нему никакого отношения. Должно быть, говорить об этом иначе было ему не под силу. — Томми был совсем не похож на других мужчин в семье. Отец называл его дурачком, блаженненьким, я пытался его переделать, и только мама принимала его таким, как есть. Она верила в его талант. Мечтала отдать его в художественную школу, но отец и слышать об этом не хотел.
Он задумчиво покачал головой.
— Не знаю, почему… Может быть, наш отец унаследовал такое отношение к искусству от своего отца. Я ведь тебе рассказывал, что мой дядя тоже хотел стать художником, но дед не дал ему осуществить мечту. Сент-Джорджи должны заниматься бизнесом, и только бизнесом — такова традиция нашей семьи.
Он рассмеялся коротким, безрадостным смехом.
— Вот из меня получился образцовый Сент-Джордж: всю жизнь я занимался делом, и только делом, не отвлекаясь ни на какие «глупости». — Он потер лоб рукой. — И, помоги мне Бог, считал, что именно так и должен жить настоящий мужчина!
Хилари хотела что-нибудь сказать, но не могла подобрать слов, поэтому промолчала.
— Когда мама умерла, Томми было всего девять лет, а мне — двадцать. Разумеется, я не мог воспринимать его как равного. Для меня он до самого конца оставался «мальчишкой». Перед смертью мама просила меня позаботиться о Томми, помочь ему наладить отношения с отцом.
Коннер замолчал; Хилари видела, как дергается жилка у него на виске.
— И я старался, как мог. Учил его всему, что умел сам, — забивать голы, очаровывать девушек, сокрушать врагов. Всему, что должен уметь настоящий Сент-Джордж. Заставил его сменить карандаш и кисть на ракетку и клюшку для гольфа. Хотел сделать из него настоящего мужчину, такого, чтобы отец остался им доволен. А, надо тебе сказать, нелегкая это была задача — угодить нашему старику!
Он провел рукой по волосам.
— Как я старался, черт побери! Откуда мне было знать, что из этого выйдет?
— Ты не мог знать, — тихо ответила Хилари. Ей невыносимо было видеть страдания любимого.
— Мог, черт возьми! Должен был! — Он зажмурился и потряс головой. — Боже, каким я был самоуверенным идиотом! У Томми ничего не получалось — и неудивительно, ведь ему была совсем не по душе такая жизнь. Теперь отец окрестил его «вечным неудачником».
Хилари вдруг вспомнились слова Джулса: «Может, корова у меня и получится, но, скажу я вам, и жалкая же это будет корова! Потому что она должна была быть звездой».
Коннер открыл глаза. Взгляд его был устремлен куда-то вдаль.
— Каким я был дураком! Так и не понял, о чем молила меня мать!
— О чем же? — осмелилась задать вопрос Хилари.
— Она не хотела, чтобы я переделывал Томми. Она просила меня встать на его сторону, научить отца принимать своего младшего сына таким, как есть. Она ждала, что я стану его защитником. — Голос его отяжелел от ненависти к себе. — А я стал ему врагом.
Хилари в ужасе затрясла головой.
— Нет, Коннер! Я не верю, что он видел в тебе врага!
— А что ему оставалось? Даже после смерти отца я не оставил его в покое. Он хотел поступать в академию художеств — я заставил его идти на факультет менеджмента. Разумеется, он провалился на первом же экзамене. А затем взбунтовался, как всякий мальчишка на его месте. Начал пить. На работе, куда я его определил, вообще не появлялся. Спал до полудня, рисовал до заката, а ночами шатался по барам. В какой-то забегаловке он подцепил Марлин и женился на ней, хоть я был против этого брака. Должно быть, сделал это специально, чтобы меня позлить.
— Нет! — прервала его Хилари, возмущенная таким самооговором. — Он женился, потому что любил Марлин!
— Может быть, — вяло отозвался Коннер. Он, кажется, почти не слышал ее, погруженный в свои невеселые мысли. — Однако к тому времени смыслом его жизни стала борьба со мной. Если я называл что-то белым, он тут же говорил: «Нет, черное». А я, как многие неразумные родители, не желал уступать даже в мелочах. Готов был сражаться с ним из-за каждого пустяка.
Он устало потер глаза. Ей хотелось бы воскликнуть: «Не надо, молчи, ничего не говори больше!» Но она знала: Коннер должен облегчить душу исповедью. Слишком долго он держал свои муки при себе.
— Однажды он пришел ко мне и потребовал ключи от лодочного сарая. Хотел куда-то отправиться на катере. — В бледном свете умирающего солнца лицо Коннера казалось пепельно-серым. — Я отказался отдать ключи. Он был под хмельком, к тому же я считал его увлечение катером пустой тратой времени.
Коннер тяжело опустил руку на подоконник, как будто хотел ударить по нему кулаком, но не нашел в себе сил.
— Я был так чертовски уверен в своей правоте! Не сомневался, что стараюсь для его же блага… А он, разумеется, воспринял мой отказ как бессмысленное издевательство. Взорвался, наговорил мне всякого…
Неожиданно беззащитным жестом он прижал ладонь к оконному стеклу. Должно быть, так узник в тюрьме тянется к заветной свободе, подумала Хилари.
— Ключей я, разумеется, не отдал. Еще чего не хватало, думал я, уступать этому молокососу! Пожалуй, еще решит, что одержал надо мной верх!
Рука его бессильно рухнула вниз. С губ сорвался тихий стон, полный невыносимой боли. Хилари догадывалась, что история приближается к кульминации.
— Но я не знал, — тихим, едва различимым голосом продолжал Коннер, — что у Томми есть дубликат ключа. Он мог взять катер, когда хотел, и не нуждался в моем позволении. Ему нужен был другой ключ из той же связки — ключ от пристройки к сараю…
Медленно, словно во сне, Хилари поднялась с кресла. Кошмар Коннера вдруг приобрел пугающую ясность.
— Что… — Голос ее дрогнул и погас. Она кашлянула и повторила: — Что было в той пристройке?
— Ничего особенного, — мертвым голосом ответил Коннер. — Так, кое-какое снаряжение. И еще — спасательные жилеты.
Спасательные жилеты! Хилари бросилась к Коннеру.
— Коннер, — с рыданием в голосе воскликнула она, — ты же не знал! Ты не мог знать!
— На борту катера был всего один жилет, — размеренно продолжал Коннер. Казалось, рассказ его обрел собственную жизнь: даже если Коннер сейчас упадет бездыханным, история брата будет звучать из мертвых уст, пока не дойдет до неизбежного конца. — Томми отдал его Марлин. Когда катер налетел на камень, обоих их выбросило за борт. От удара о воду Томми сломал обе ноги. Но он мог бы выжить — если бы был в жилете…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});