Ронда Гарднер - В надежде на чудо

Ему нужно было подумать. Побыть одному и решить, что же теперь делать, как жить. Он чувствовал себя ныряльщиком, погрузившимся на предельную глубину, – или успеет всплыть на поверхность и глотнуть воздуха, или умрет от недостатка кислорода.

Он повернулся, чтобы уйти. Не бросить Трейси, убравшись из ее жизни раз и навсегда, но отойти в сторону и осмыслить происходящее, чтобы не принимать решений на горячую голову. Но у Дэниела оставался один вопрос.

– Как ее зовут?

На миг ему показалось, что Трейси откажется отвечать, скажет что-нибудь вроде «Это тебя не касается». Однако она вздохнула и произнесла:

– Шейла… Шейла Мелоун.

Она даже не дала дочери отцовской фамилии. Это добавило ему горечи. Он кивнул и направился к двери, забыв о плате за костюм.

– Дэниел, – окликнул его сзади тревожный голос, – что ты намерен делать?

– Когда решу, скажу тебе, – ответил он, не оборачиваясь.

Однако решить что-то осмысленное оказалось делом куда более трудным, чем можно было предположить. Несколько часов спустя Дэниел по-прежнему не нашел ни единого стоящего ответа на вопрос: как поступить в сложившейся ситуации? Он просто не мог думать ни о чем, кроме того, что стал отцом, что у него, оказывается, есть дочь.

Шейла.

И первые шесть лет ее жизни прошли без его, Дэниела, участия. Он не видел, как его дочь растет, делает первые шаги. Ему не пришлось держать новорожденную малышку на руках…

Всякий раз, когда Дэниел мысленно произносил имя дочери, по его телу пробегала благоговейная дрожь. С ума сойти можно! Это маленький человечек, девочка, она живая и настоящая, и в ее появлении на свет поучаствовал он, Дэниел Эйвери, хотя и сам того не знал до сего дня!

После нескольких часов бесплодных шатаний по городу ноги сами принесли его на морской берег. Он не помнил, как сюда забрел.

Пройдя по длинному пирсу, Дэниел сел на его край и обхватил колени руками.

– Шейла, – произнес он вслух, но не назвал ее фамилии. Его дочь должна зваться Шейла Эйвери, и точка!

У нее отцовские ярко-голубые глаза и светлые волосы. Но это все, что малышке досталось от него. Когда она вошла в ателье и встретилась с ним взглядом, по лицу ее не пробежало ни тени интуитивного узнавания. Он был ей совершенно чужим человеком.

Ему же каждая черточка миловидного детского личика показалась родной. Особенно глаза… Это были его, Дэниела, глаза. От отца она получила внешность – и красивую внешность, следовало признаться! Но все остальное ей дала мать.

Дэниела охватило сильнейшее чувство потери. Сколько же важного он упустил! Раньше ему никогда не казалось, что можно так страстно ревновать мать ребенка к простейшему действию – подоткнуть малышке салфетку за завтраком, налить в бутылочку молока. Поменять ползунки…

Ему никогда не приходилось гулять со своей крохотной дочерью, давать ей лекарство, когда она болела, петь ей колыбельные… Впрочем, учитывая его вокальные данные, об этом малышке Шейле вряд ли стоило жалеть. А вот Дэниел жалел. И список того, о чем он жалел, все удлинялся, и вместе с горечью приходила обида. Обида на Трейси, которая по собственной глупой гордости отняла у него столько принадлежащих ему по праву маленьких радостей.

Радостей отцовства.

Сердце Дэниела разрывалось от боли, однако боль ничем не меняла печальных фактов.

Вместо того чтобы скорбеть о прошлом, надлежало строить настоящее.

Самое главное, сказал себе Дэниел, поднимаясь, – это то, что у меня есть дочь. Я отец Шейлы и более не собираюсь упускать ни дня из ее жизни!

Это было обещание, данное Дэниелом самому себе и своей дочери.

Трейси весь день старалась вести себя как обычно – ради спокойствия дочери. Правда, вместо того чтобы готовить ужин, она повела Шейлу в кафе – к вящему восторгу девочки, которая обожала сидеть за высоким столиком, «как большая». Но это все, что Трейси сделала сегодня необычного.

Она помогала дочке принимать душ и растирала ее полотенцем, смеясь вместе с нею над тем, как смешно скрипят вытираемые волосы.

А когда Шейла, как всегда, проворчала, что мыло попало ей в глаза, мать направила малышке душ прямо в лицо, отчего та захохотала и зафыркала. Все было как всегда, все было нормально…

Кроме одного.

Сегодня Дэниел Эйвери встретил свою дочь.

Эта мысль не оставляла молодую женщину, и сердце ее разрывалось от боли и тревоги. Но она не знала, что ее душевные муки могут быть заметны со стороны, пока Шейла вдруг не сказала, прижимаясь щекой к материнской ладони:

– Мамочка, ты сегодня какая-то грустная…

Трейси только что закончила рассказывать дочери о приключениях деревянного Пиноккио.

Ежевечерняя сказка перед сном была их семейной традицией. Трейси нравилось сидеть в кресле рядом с кроваткой дочери, ощущая ее тепло и чувствуя с ней особенную близость.

Шейла была ее дочерью! Ее, а не Дэниела!

Семь лет назад он ясно дал ей понять, что не хочет детей, и сегодня…

– Мам! Ну что случилось?

А случилось то, малышка, что сегодня ты встретила своего отца.

Трейси нагнулась и поцеловала дочку в лоб.

– Честное слово, ничего. Я просто устала. Спокойной ночи.

Она поднялась и пошла к двери, спиной чувствуя напряженный взгляд Шейлы.

– Мам!

Она обернулась и посмотрела на дочь, лежащую, вытянув руки поверх одеяла. Ее пижамка была голубая, в белый горошек. Шейла сама выбрала цвет – она любила голубой и синий, в точности как Дэниел, все время носивший синие рубашки и джинсы…

Когда год назад дочь спросила об отце, Трейси сказала, что у нее конечно же есть папа, как у всех прочих деток. Что они с папой очень любили друг друга, но были слишком разные, чтобы всегда жить вместе. Это была чистая правда, а большего дочери пока не стоило знать.

Молодая женщина добавила, что, когда Шейла подрастет, они обязательно встретятся с папой, если только она захочет. Девочка приняла объяснение без комментариев и более уже не возвращалась к этому разговору. Трейси так и не узнала, что она на самом деле подумала.

И что она теперь подумает о Дэниеле. А Дэниел – о Шейле…

Комната девочки была очень уютная, хотя и маленькая. Плюшевые зверюшки сидели вдоль стен чинными рядами – девочка всегда сама убирала на ночь игрушки, при этом разговаривала с мишками и котами и объясняла им, как правильно себя вести. Она хотела стать учительницей, когда вырастет. Впрочем, год назад Шейла твердо знала, что станет танцовщицей. А чуть раньше собиралась работать в кафе, где продают мороженое…

Трейси же хотела, чтобы ее дочь просто была счастлива. Кем бы она ни стала в будущем президентом страны или домохозяйкой, – главное, чтобы оставалась счастливой. И собиралась сделать для этого все возможное.