Анастасия - Максим Фарбер
– А что, неплохо придумано, – хмыкнул воин. – Я ему так и скажу. Молодец, Никанор! Ну а теперь пойдем, что ли, в баню. Погреемся.
"Не бойся; соглашайся", – шепнул Петруха. – " А там будь что будет. Он не увидит твое настоящее тело. Мы с савраской и птицей-орлом позаботились об этом".
Настя не очень поверила, но кивнула, показывая, что рада.
***
…Когда они предстали друг перед другом нагие, Настя узрела, что…
(Ржание, как назойливый призыв, отчаянно звенело в ее ушах, и крик беркута не давал покоя, мутя сознанье)…
Что теперь она, совершенно точно, НИКАНОР. Тело ее в две секунды стало мужским – таким же невысоким и кряжистым, как у друга-воина. "Была хрупче прутика, обернулась – или обернулся – крепышом…" Впрочем, ладно. Даже если Гриша поймет, что здесь что-то не так – нам того и надо. "Верно ведь, Петюня?"
Призрак не ответил. "Молчание – знак согласия", – ухмыльнулась про себя девушка, ставшая парнем. И – позволила усатому кмету молча хлестать ее по спине и по бокам молодой березой. В общем, все было довольно тихо, спокойно, если не считать, что голоса хранителей-животных все время мешали. Будоражили. Не давали как следует расслабиться… " А-а, ну и Бог с ним!" Заодно ("каюсь, грешна, грешна!") можно было увидеть своего нового друга в чем мать родила.
…Все же ей показалось: при выходе из парильни, когда она впопыхах накинула крепковатый, но удобный халат, – на миг сквозь полы халата мелькнуло ее прежнее, девичье тело. Заметил ли Гришка – вот вопрос… Возможно, и заметил, да виду не подал (пока). И в постель к ней вечером не пришел. Значит, если она правильно поняла, тревожиться не о чем…
Ну а сам воин, конечно же, так не считал. И, как ни раздражало его колдовство – все-таки вынужден был к нему прибегнуть. Он знал пещеру у реки (а "Никанор" не знал), где живет старая, мудрая дочь Змеи Горыни.
– Госпожа! Госпожа ведунья!..
– С чем на сей раз пожаловал, Григорий?"Оплата-то у тебя, как договорились?
– Три пуда сала с собой, прошу на этот счет не волноваться. А вот погадайте мне, ваше темнейшество, гляньте в костер – что там языки пламени изображают?
– Что ты – на перепутье. Даже, можно сказать, на пороге важных дел.
– Это я и сам знаю. Но как убедиться наверняка – девушка передо мной или парень? Никанор или кто-то другой?
Где-то вдалеке звучал орлиный клекот, доносилось – из его же собственной конюшни – ржание савраски. Они заглушали разговор, так что Григорию еле хватало силы как можно громче кричать. Иначе бы ведьма не услышала.
– Если это девушка, – хмыкнула ведьма, – приведи ее ко мне.
– И что тогда будет?
– В оборот ее возьму. – Григорий знал, что ведьма шутит, и не испугался. Потом она, уже серьезно, сказала:
– Базилик знаешь?
– Цветок такой, с приятным запахом? А конечно.
– А что у мужчин бывают иногда непоизвольные выбросы этого самого… Ведаешь?
– Еще бы. – Он не стеснялся сейчас, ибо разговор с ведьмой – дело особое, смущенья не требует.
– Ну вот, значит. Кладешь базилик под одеяло своему гостю, а потом смотришь – увял или расцвел.
– А что, нельзя как-нибудь проще? Без лазанья в чужую постель, да еще до свадьбы?
Ведьма задумалась…
– Метла. Вот испытанное средство. Поставь в угол метлу. Если пройдет мимо – значит, парень. Возьмется подметать – девушка.
– Как-то это слишком уж просто…
– Но эффект дает. Не сомневайся. Способ старый, сто лет уж как
отработан. – Ведьма приспустила платок и блаженно почесала родимое пятно на носу. – Сделай так, и сам все увидишь.
– Не шибко верю тебе, магисса. Но все-таки будь по твоему; другого выхода и я не вижу.
(Парой дней позже).
…– Любушка ты моя, милушка! Как же тебя звать-то?
Она поглядела на него с доброй улыбкой:
– Настена я.
И пошли рассказы: про то, как ее в детстве за пана Змиевского выдали, как она схоронила под рубахой кривой клинок, потом в постели отсекла немилому муженьку голову и, не дожидаясь, пока новая отрастет, сбежала из замка. Как металась по лесам и полям, желая прибиться хоть к кому-нибудь. Как ее в итоге нашли агенты Непутевого и графа Чертандо (кто они, Настя не знала, но, видимо, очень влиятельные персоны). Вербовка не удалась, но девушка не жалела: впереди-то еще целая жизнь!
… Как встретила савраску и орла, ставших ее верными хранителями. Как переспала с Петром, а наутро нашла его, убитого, в хате. И как сошла с ума под конец – голоса стала слышать…
– Маленькая моя, все это пройдет, – сочувственно сказал Гришка и обнял ее. Почему-то она поверила. Если раньше кто предлагал ей дружбу до конца жизни, Настя относилась к этому подозрительно, и таких "друзей" обычно спроваживала. Только с Петром – и вот сейчас, с новым возлюбленным – было иначе.
Они вошли в спальню вместе. Григорий поцеловал ее – страстно и нежно, но больше у них (пока) ничего не было…
Она рассказала ему, когда появляются конь и орел. Гришка отправился в поле – проследить за ними. Даже кнут с собой взял, как истинный ("заправский!") пастух. В общем, к галлюцинациям девушки, как и к ней самой, он тоже проявлял милость.
Потом была пьянка. Воин говорил – "застолье", но то была самая обыкновенная буза. Девушка напилась до потери пульса, и почти весь остаток дня ходила блевать на крыльцо. Впрочем, "ходила" – еще громко сказано. "Не приведи Боженька вам такое увидеть…"
А вечером они были в постели, и позволили себе куда больше, чем в прошлый раз. Не только Григорий был рад ее разоблачению; она и сама нашла в близости с ним много замечательных ("забойных!") "фишечек", которые, к счастью, "рубила" на ходу.
А после, уже под самое утро, послышался молодому странный звук:
будто кто-то скребется в дверь.
– Это Анька, – сонно пробормотал он.
– Какая еще… – поразилась Настя.
– Да ходит тут одна такая, не то мышка, не то крыска, не то вообще домовой. Раненых пользует – и наших, и татарюг; ей без разницы. "Попей, браточек", – и фляжку сует. А фляжка-то почти с ее рост высотой! Ну и другие – крысы, мыши, уж не знаю кто – взяли за моду ей подражать.
Девушка тщательно вслушалась… и помотала головой.
– Так говоришь, она раненых пользует – но мы-то, мы-то, какие же раненые?! Анька-а! – опершись на локоть,
