Иди ко мне… - Лена Гурова
— Ваш кофе, Лиза! Как обычно, с солью, корицей и щепоткой сахара. Отдыхайте.
Исаев уставился на парня, улыбающегося во весь рот и превратившегося в сплошное желание услужить, причём мне.
— Что-нибудь ещё? Самое время жульена. Сегодня ваш любимый, с тремя сортами сыра.
— Может, позже. — Ну, Сонька, продюсер-сценарист. — А вы что, стосковались? Вроде, только вчера расстались. Или я чего-то не знаю, Исаев?
На нём не было лица. Он уже и не пытался отлепить от себя Сергееву.
— А что у нас с языком? Избежав паралича в области спины, он, стопор, подкрался незаметно в другое место? Печально.
— Что ты говоришь, ненормальная! Какой паралич! Да у Мишки сейчас состояние здоровья лучше, чем в двадцать лет. Окстись, поганка!
— О, а кто это у нас? Глас Исаева в пустыне, продублированный преданной связисткой Алин! Хороший тандемчик, слаженный.
И тут эта су… узрела мой фингал. В глазах засияло злорадство, ухмылочка поползла в разные стороны, не замедлив вылиться в язвенное замечание.
— Мишенька, ну зачем же так радикально, драчка, это не наши методы. Можно же было всё выяснить цивильно, в спокойной обстановке. Или ты…
— Или я. Не с тобой разговариваю. Михаил Михайлович, у вас проблемы с микрофоном? А мне и не надо, я по глазам читаю, ты разве не знал? Поэтому, онемел, боишься, что я ещё и по губам что-нибудь пойму? Не бойся, просто скажи, что происходит. Я на это имею право, не находишь? Ты, вдруг, понял, что с Алиной лучше?
По лицу боксёра, сто раз чемпиона и тысячу — победителя, прошла судорога. Он как будто боялся своего ответа, игра света и теней за одно мгновение изменила цвет его глаз несколько раз. Но на меня Исаев не смотрел. Я всегда была уверена, что буду бороться за своего любимого до последней капли крови, и никому его не отдам. Но то, что он молчал, не смотрел в глаза, не отпихивал свою подружку, а главное, не останавливал её, только подтверждало, что он добровольно находится в обществе Алины, оно ему нравится. А как же наша шальная ночь? А слова любви, жаркие поцелуи и объятия? Прощался со мной, что ли… Но, если так, что ж, насильно мил не будешь, измену я не прощу. Просто не смогу с ним жить, даже, если он… А что, если он? Он молчит. Может, и домой не собирается.
— Нечего сказать? А ты, оказывается, трус, Исаев! Вот бы никогда не подумала. Не расстраивайся, трусом жить даже легче, всунул голову в песок, и не видит никто, не слышит, не заставляет распитюкиваться. Вперёд, к новым достижениям!
— Что ты такая злая, Лизка! Ну, пожила в своё удовольствие, поделись с ближним, как Бог велел. Я тоже имею право на счастье.
— Бог не может ничего велеть, психованная ты моя. «Не укради» — здесь больше подходит. Не так ли? А быть счастливым может каждый, с той лишь разницей, что ты гребёшь чужое счастье лопатой, авось в твою копилку бриллиантик проскочит с кучей, тобой же «наваляхонной» грязи.
— Это ты кого кучей… — Она не успела договорить, остатки моего кофе грязными кляксами приземлились на её лице.
А меня покинули остатки воспитания. Я даже не удивилась. Краем глаза видела, как она подскочила, наверное, хотела разборок со мной. Но Мишка грубо опустил её на стул…
— Лиза, я в машине. — Сонька торчала из окна моего авто, подружка была уже под парами. — Куда едем? Дети у бабки? Лиза, отомри, никаких выводов, пока не поговоришь с Мишкой.
— Так он не разговаривает со мной.
— Он при ней не хочет, что тут непонятного.
— Чего не хочет, и почему при ней. Она что, лишит его наследства? Или своей постельки в наказание? Что это, Соня? Это со мной? Я, точно, сделана из бракованного материала, недаром родители не воспитывали меня, не видели смысла.
— Так, всякую чушь оставь для Сергеевой. А мне, подробненько, о последних событиях. Иначе, я сейчас взорвусь.
И я рассказала. Мне даже стало немного легче, что я не одна теперь несу эту ношу. Моя статуэточка подставляет своё плечо в самый нужный момент.
— Знаешь, поехали к нам. Это надо пережевать. Мама будет очень рада. Девчонок заберём, Олежка давно просит. И покумекаем. Я уверена, что сегодня ты не захочешь лицезреть своего прибитого. Ой, извини.
Так и сделали. Детвора сразу унеслась в игровую, а мама Аля накрыла на стол. И пошли кривотолки.
— Если б это рассказали не вы, я бы ни за что не поверила. Ничего не понимаю. Мишка же с тебя пылинки сдувает, видно невооружённым взглядом, что любит.
— Самое ужасное, что ему с ней не было неприятно, они получали удовольствие от общения. И я заметила, что эта профурсетка всё время гладит его по спине, по больным местам. Девочки, милые, что со мной не так? Что-то же его потянуло к этой зануде?
— Тихо, на проводе официант. — На лице Сонечки не отражалось ничего, вот кому надо было в разведчицы идти. — Понятно. Спасибо. Мы ваши и вашего кафе навеки. В общем, так. Мишка всё-таки спросил у него, как часто ты там бываешь и с кем.
— Соня, да мне…
— Подожди. Соберём всю информацию, может, поймём, хоть что-то. Так вот, он ответил, что не часто, но с одним и тем же мужчиной. Пусть помучается.
— Да зачем это? Детский сад.
— Ничего не сад, Мишку нужно подтолкнуть, пусть голову ломает. Ага, а вот и тётя Валя, соседка твоя. Алей! Понял, шеф. До созвона. Мишка дома, спрашивал, приезжала ли ты.
— Мамочка, папа звонил, он сейчас приедет. — Дианка кубарем скатилась с лестницы прямо ко мне в руки. — Я есть хочу.
— Зови всех, солнышко. — Мама Аля расплылась в улыбке. — У нас дежавю, надо отметить.
— Тихо, официант. Ага, так-так. Спасибо. Он забыл сказать, что Мишка отправил мадам на такси. Но перед этим она просила не бросать её, унижалась, цеплялась, противно смотреть. И, главное, он ей сказал, что бросать некого, ничего же и не было. Вот так.
— Что, вот так. — Передразнила я. — Всё ещё больше запуталось. И меня бросил, и её. Дурдом. Мостики мои, мы поедем… Куда-нибудь… В какой-нибудь отель, только бы не видеть эту гору лжи и трусости. Мои девчонки на фирме справятся пару дней без своей ополоумевшей начальницы.
Ко мне, со временем, перешли почти все турагенты Николаева. Дела его шли из рук вон плохо, сам болел, жена с сыном крутились около него. А Катерина? Всё пыталась пробраться в высшее общество,
