Аманда Дойл - Ловушка любви

Однако ничто так не привлекало Джонти, как их содержимое.

Содержимое всех шкатулок было чисто женским – тут и маленькие личные безделушки, которые можно найти в любой шкатулке для рукоделия, и множество других, которые встречались не так часто. Здесь были иголки, наперстки, ножницы, шильца, крючки для одежды и даже малюсенькие перочинные ножички, покрытые витиеватой гравировкой или чеканкой.

Джонти любила пофантазировать и по содержимому представить, какой была хозяйка каждой шкатулки. Содержимое одних было тщательно продумано, другие содержали лишь самое необходимое, и все вещички от частого использования блестели, словно полированные.

Джонти всегда тщательно полировала их, вытряхивая на газету все содержимое, потом закрывала крышку.

Сейчас она занималась именно этим; вдруг на лестнице послышались шаги, дверь за кисеей распахнулась, и в гостиной появился Нэт Макморран.

Его мысли, очевидно, были заняты чем-то иным, потому что, увидев ее стоящей на коленях на полу, он удивился.

– Это вы, Джонти? – После минутного колебания он повесил свою шляпу на вешалку и присел на корточки рядом с ней. – Опять занимаетесь этим? – заметил он небрежно. – Мне показалось, вы часто чистите эти вещички, я прав? Я заметил, что они ярко блестят. – В его голосе звучали нотки восхищения.

Она покраснела и, как бы оправдываясь, сказала:

– Они такие красивые. Нельзя позволить, чтобы они потускнели.

Говоря это, она поставила на место маленькую крышечку в форме лепестка и взялась за следующую.

– Вам особенно нравятся эти? – Возможно, он отметил почти благоговейную нежность, с которой Джонти обращалась со шкатулками.

– Они очаровательны! Мне кажется, это самые очаровательные вещички на полке. Откуда они взялись?

В задумчивости он взял в руки одну из них, повертел, как бы взвешивая, на ладони.

– Этот футляр, – сказал он, ставя вещь на место, – относится ко временам англосаксов; а многие другие шкатулки, находящиеся здесь, относятся к викторианской эпохе. Очень давно, когда времена и одежда были совсем иными, женщины носили их с собой, подвешивая на цепочке к поясу, чтобы они всегда были под рукой.

– Некоторые из них выглядят так, как будто ими часто пользовались, – с улыбкой заметила Джонти. – Например, вот эта. Посмотрите, какая она потертая.

– Да, а вон та, напротив, так искусно сделана, но пользовались ею явно редко. Я бы предположил, что это знак длительной привязанности, подаренный мужем своей обожаемой смиренной жене в восемнадцатом веке. – В его серых глазах лучился смех.

– А вот эти совсем не похожи на утилитарные вещички, – быстро проговорила Джонти, пытаясь не обращать внимания на этот насмешливый взгляд, держа в руках изящную фарфоровую вещичку.

– А это севрский фарфор, и он не предназначался для того, чтобы его носили на цепочке у пояса. В те времена во Франции было модно выставлять их на видном месте для всеобщего обозрения. Я даже рискну сказать, что дамы похвалялись друг перед другом великолепием и экстравагантностью таких вещичек, подобно тому, как современные женщины гордятся своими нарядами. Времена и моды меняются. – Он добродушно улыбнулся. – А какая из них вам нравится больше всего, Джонти?

– Какая? О, трудно сказать!

– Нет, скажите. Я бы хотел подарить ее вам, – неожиданно сказал он.

– Мне? Что вы, я не могу принять такой подарок, – возразила Джонти.

– Нет, можете. Я хочу подарить ее вам, – повысив голос, настаивал он. – Я хочу сделать вам подарок.

Она все еще колебалась.

– Я правда хочу подарить вам одну из шкатулок, Джонти, – подтвердил он, и его голос стал неожиданно мягким и искренним. Он ободряюще улыбнулся ей. – Ну же, выбирайте – ту, которая вам больше всего по душе. Я с большим удовольствием подарю ее вам!

– Правда?

– Правда.

– Ну... это очень трудно...

– Любую. Вашу любимую.

Ее руки замерли, потом наконец подняли одну шкатулку.

– Может быть, вот эту, маленькую... Или она слишком дорогая? – озабоченно сказала она. – Это золото?

Нэт Макморран улыбнулся:

– Нет, это не золото, а томпак, сплав меди с цинком желтого цвета, имитирующий золото. А почему вам понравилась именно она? Кстати, это конец семнадцатого века.

Джонти с сомнением посмотрела на шкатулку, а затем обернулась к нему:

– Мне очень нравятся все эти цветы и листья, украшающие ее снаружи. А внутри хранятся очень забавные вещички. Посмотрите!

– Наперсток, два шильца, старая зубочистка, ложечка для нюхательного табака и крючок для пуговиц. Вы довольны?

– Это самая прелестная вещь, которая когда-либо была у меня, – искренне призналась Джонти. – Огромное вам спасибо, мистер Макморран!

– Не стоит, – небрежно ответил он, встал, снял с крючка шляпу, опять возвращаясь к учтивой городской манере поведения. – Это безделица, – беспечно бросил он и вышел, оставив ее продолжать свое занятие.

Спустя некоторое время она сидела на кровати, мечтая, строя догадки и спрашивая себя в сотый раз, какой была владелица шкатулочки? Замужняя или одинокая? Гранд-дама или просто домохозяйка? Может, она была хозяйкой огромного замка, а может быть, экономкой в небольшом имении. Кто мог знать? Была ли она счастлива? Это, пожалуй, самое важное – иметь счастливую судьбу, и Джонти почему-то верила, что владелица шкатулки была счастлива. Вещички, лежавшие там, носили на себе следы любовной заботы, будто их владелица получала удовольствие, пользуясь ими. Возможно, скромная женщина, которой однажды принадлежала эта вещь, была намного счастливее, чем владелица другой серебряной вещицы, покрытой изящной резьбой, до содержимого которой вряд ли дотрагивалась?

Проходили дни, не отмеченные особыми событиями. Слишком однообразные, как сказала бы Изабель, которая стала все больше проявлять несдержанность по отношению к Джонти, нетерпимость по отношению к детям, точно так же, как и перед поездкой в город.

Джонти искренне сочувствовала ей. Как сказала Изабель, они разные; и эта красивая молодая женщина явно не видела радости в том, чтобы взваливать на себя заботы о новоиспеченной семье. Она не понимала детских проказ Дебби и Марка, а Джонти они только радовали.

Дети по-прежнему навещали своих лягушек, которые жили в конуре Десмонда, и не могли удержаться, чтобы не рассказать Джонти, что некоторые головастики уже превратились в лягушек. Хотя этот процесс был довольно таинственным, Джонти, стоя на коленях около будки, честно пыталась разглядеть новых пришельцев в этот мир, испытывая при этом сильнейшее отвращение к ним и вспоминая с содроганием то мокрое скользкое существо, которое в темноте прыгнуло ей на лицо.