Надежда и отчаяние - Егор Букин
Вскоре все улицы залило ручьями мутной воды. Она проникала сквозь обувь, мочила и охлаждала ноги. Подул до того сильный ветер, что мой зонт вывернуло, а сам я чуть не улетел куда-то в сторону. Одно мгновение, и мы с Дашей уже промокли насквозь. Но от этого не стало грустно или что-то еще, нет. Мы смеялись. Боже мой, я смеялся, как ребенок…
Дождь кончился, когда мы прогуливались по небольшой аллее, расположившейся напротив кафе. Красивей всего здесь в начале осени, когда ты двигаешься по прохладной улице между высокими деревьями с желто-красной листвой, часть из которой гоняется по земле ветром. Атмосфера торжественности и красоты завораживает.
Сейчас же аллея выглядела несколько иначе: подле белых фонарей расположились мокрые коричневые скамейки; вдоль дороги стояли не пышные красавцы-деревья, а голые коряги, точно остатки после военных действий. Не знаю почему, но мы решили отдохнуть на скамейке. Я достал белый платок, кое-как убрал им лишнюю воду и сел. Погода на удивление стояла не холодная, однако из-за промокшей одежды было несколько неуютно.
Потоки воды бежали по улицам, капли стекали с влажных стволов. Постепенно гаснул небосклон. Люди вдруг куда-то исчезли, все стихло, город после дождя погружался в сон.
Мы сидели рядом и молчали. Вокруг нас, разливаясь по мокрому тротуару, сияли оранжевые нимбы от фонарей. Где-то вдали светились витрины магазинов, но капли дождя все размывали, делали очертания предметов нечеткими, нереальными. Все будто бы оказывалось за мокрым стеклом. Ничего не было, кроме сказочной игры света.
Когда ветер усилился, я заметил, что Даша подрагивает. Я снял пальто и укрыл ее. Даша от неожиданности перевела на меня глаза, но затем быстро смущенно улыбнулась и вновь отвела их в сторону. Она пыталась отнекиваться, но я был непреклонен. Через пару секунд она села поближе, видимо, чтобы ее тепло хоть чуть-чуть перешло на меня. От ее мокрых волос шел нежный волнующий запах. Я невольно улыбнулся, смотря куда-то вперед, где по дорожкам бежали человеческие силуэты. Но я не замечал их, мой взгляд скользил куда-то дальше.
Холод, влажность, блики города, посторонние звуки – все потонуло. Время замерло…
Мы долго просидели так. Я очнулся только тогда, когда ощутил, что совсем промерз. Перевел взгляд на руки – они чуть ли не синие.
– Кажется, пора идти, – сказала она.
Я с трудом согласился. Вполне возможно, что завтра я заболею от такой погоды, но мне почему-то очень не хотелось уходить.
Я проводил ее до дома, попрощался. Затем вспомнил, что не забрал свое пальто, позвонил в домофон и поднялся на этаж. «Ой, я и сама забыла», – посмеялась она, протягивая мне мою мокрую одежду. Я тоже улыбнулся и взялся одной рукой за пальто. Мы долго стояли так, точно не зная, что нужно делать дальше.
– Это, значит, твоя квартира?
Она улыбнулась:
– Ну а чья же еще, Макс?
– Точно!
Я пытался создать какой-то разговор, но он быстро кончался. Через пять минут она наконец сказала: «Ну ладно, мы так можем стоять очень долго». Мы вновь попрощались, и я в хорошем настроении отправился домой. Только сейчас я вспомнил, что мы шли в ресторан. От моей забывчивости сквозь зубы вырвался смешок.
Глава четвертая
Ранним утром за окном еще было очень темно. Слабый свет от молчаливой вытяжки покрывал лишь небольшую зону столешницы, в то время как до меня долетали только его крохотные частички. Я ел старый белый хлеб и запивал водой. Наверное, не лучший завтрак, но я привык. И к тому же больше все равно ничего нет.
Я смотрел на входную дверь, в то время как в голове кружилась какая-то непонятная мелодия, которую я нигде не слышал. Сам собой возник образ Кати…
…Вокруг только деревья и ночь. Заводят свою полуночную песню сверчки. Тихо трещат толстые поленья в огне, обнимавшем всех нас своим нежным теплом. Мы сидели кто на чем: на пнях, на поваленных деревьях, на земле, постелив одеяло. Она сидела напротив и периодически заглядывала в мои глаза с милой улыбкой. Я смотрел на огонь всего несколько секунд, но казалось, что это происходит уже целую вечность. В такие моменты время просто исчезает, стирается само понятие о времени. «Макс, может уже сыграешь что-нибудь? Че мы тут в молчанку играем?», – сказал Егор, сидя в обнимку с Лизой. Я взял гитару, провел по струнам; гитара издала тихий приятный звук. Затем начал играть. Катя смотрела на меня с восхищением и нежно улыбалась. И казалось, что это может длиться вечность, всю жизнь. Казалось, что это и есть мое счастье…
…Я тряхнул головой, прогоняя это приятное, но в то же время ужасно болезненное наваждение. От воспоминаний о ней всегда вырывался невольный вздох. Я до сих пор не понимаю, как такое может быть. Она вешала мне лапшу на уши, говоря, что я самый близкий ее человек, что она готова открыть мне все свои тайны, готова всегда быть рядом, а потом просто взяла и отказала. Зачем, зачем она мучила меня все это время? Почему, почему она с самого начала не сказала, что у меня нет шансов?! Для чего она все это делала, для чего она давала мне надежду?!
Вновь погрузившись в размышления, я стал прокручивать все события в голове и с ужасом начал узнавать в своей душе болезнь привязанности. Я часто ловил себя на мыслях о Даше. Мне было действительно хорошо рядом с ней, но я прекрасно понимал, что мне нельзя снова лезть в это дело. Просто нельзя. Я не переживу второго раза. Мой удел – быть одиноким, и я должен его придерживаться.
Да, я снова захотел любви, когда рваная дыра на сердце немного зарубцевалась, но надо ли оно мне все-таки? Я…я не знаю. Я боюсь. Мне жутко. И, наверное, лучше постараться этого избежать.
В голове снова играла мелодия, но мне тяжело было подходить к гитаре. Всякий раз, когда я брал ее в руки, во мне начинали бурлить воспоминания, от которых, честно говоря, я бы давно хотел избавиться. Ее образ неразрывно был связан с гитарой. Но мелодия не
