Отец подруги. Я его подарок - Алиса Ковалевская
Она встала. Телефон подкатился прямо ко мне, а Алия принялась одеваться.
– Мама беременна, а ты её… – Она махнула шарфом.
На нас стали оборачиваться.
– Ты что несёшь?!
– Возьми и сам посмотри! – Я смотрел на неё, и она вскрикнула: – Да возьми! Возьми ты этот чёртов телефон! Или боишься в Яночке разочароваться?! Это мы с мамой у тебя плохие, а она же ангел. Ни фига она не ангел, отец! Нету в этом мире ангелов!
Я всё-таки взял мобильный дочери. Текст документа на фотографии читался плохо, крохотные буквы расплывались.
– И что? – спросил резко.
– А ты получше посмотри, что, – огрызнулась она. – Глаза разуй наконец.
– Алия, – сказал с предупреждением.
Ей действительно нужно было как следует вымыть рот. Ещё лучше – посадить в комнату на неделю, чтобы подумала о жизни. Но Алия вздёрнула голову, и я чётко понял, что передо мной взрослая женщина. Ещё вчера она была моей девочкой, но девочка выросла. Оборвал себя на этом. Ещё раз вчитался в строчки и… чёрт.
– Она сделала аборт, – резанула Алия холодно. – И давно. А ты… – Дочь тихо, рвано засмеялась и забрала мобильный.
– Она не могла!
– Она с самого начала не хотела ребёнка! Но кто же откажется от квартиры и денег?! Тем более если ты сам был рад стараться! Ты правда думал, она тебя любит?! Да ты в два с лишним раза старше её, отец! Опомнись ты уже! Она не беременна! Сначала по ней заметно было, а потом она стала, как раньше! Сколько ты ещё будешь ждать? Девять месяцев?! Вот, ещё раз перечитай. – Она махнула телефоном. – Тебе же мало!
***
Сирена скорой ревела, сине-красные огни разрезали темноту. Я ехал за машиной, в которой была Мадина, и прокручивал вечер назад. Сжимал руль, стискивал зубы, чтобы не зарычать.
Искусственное прерывание беременности. Проклятье!
– Дрянь, – просипел, жалея, что курить бросил, ещё будучи сопливым пацаном.
Ангелов нет. Губы искривились. Нет, она не ангел и не дрянь. Вернуться бы и вытрясти из неё поганую душу. Воспоминания о встрече с дочерью, о снимке в её телефоне схлестнулось с другим.
Крики, Яна и Мадина на лестнице. Если бы не видел сам, мог бы ещё сомневаться. Но я, чёрт подери, видел. Как Яна толкнула Мадину, как та, пролетев вниз, упала на первых ступеньках.
– Маленькая тварь, – процедил и резко свернул к обочине.
Скорая отдалялась, её огни и ор сирены уносились дальше. На лобовое стекло падал снег. Надо было прикончить её. А потом себе пулю в лоб и на хрен всё.
Сейчас главное, чтобы с моим ребёнком было всё в порядке. С моим сыном, пусть его мать – женщина, к которой во мне не осталось ничего, кроме пустоты.
На миг представил, что было бы, если бы Мадина свернула шею. И усмехнулся. Внутри ничего не дрогнуло.
Подсознание нарисовало Яну. Бледную, с распахнутыми глазами, вцепившуюся в перила.
– Убил бы тебя, – процедил, глядя на снежинки. – Да не могу, сука. Не могу.
Яна
Вещи скидывала в сумку, не разбирая. Комком летело всё, что попадалось под руку. Остановилась, только коснувшись свитера, подаренного в горах Каримом. Мягкий, он отличался от всего, что у меня было, как те дни отличались от жизни. Взвыла и с ожесточением затолкала поглубже. Запястье болело, и эта боль удерживала от истерики, на грани которой я находилась.
Слышала, как с воем отъехала от дома скорая, видела, как вслед сорвался внедорожник Карима. Я осталась одна в огромном чужом доме, с разбитым сердцем и диким чувством вины. Что будет с ребёнком?!
– Боже, – всхлипнула, рухнув на пол у сумки.
Прижала к животу скомканную футболку и заплакала навзрыд. До конца жизни теперь буду видеть лежащую у лестницы Мадину и прожигающего меня презрением Карима.
– Я не специально, – прошептала я. – Не специально. Я не…
Рыдания оборвали шёпот. Если бы я всё раньше рассказала Кариму! С чего он решил, что я сделала аборт?! Какой аборт?! Пыталась объяснить, но он не слушал. Затолкал меня в комнату, швырнул на постель и пригрозил, что, если не уберусь к моменту его возвращения, он сотрёт меня в порошок.
Всхлипнув, я вытерла слёзы. Посмотрела на руки. Футболку, которую держала, тоже подарил Карим. Хотела вернуть в шкаф. Передумала и, аккуратно сложив, убрала в сумку. Чтобы помнить о нём. О нас. Пусть даже и так забыть уже никогда не смогу.
Уже дойдя до лестницы, я вспомнила о маминых серёжках. Вернулась и высыпала из мешочка всё, что там было. Тяжёлый перстень упал на ладонь, подмигнул рубином.
– Прости. – Приложила пальцы к животу и закрыла глаза.
Представила, что во мне есть маленькая жизнь. Как мог бы шевелиться наш малыш, каким бы он родился…
Эти мысли могли свести с ума. Хватит.
В тумбочке нашла несколько стикеров и ручку.
«Прости», – написала и, приклеив бумажку к тумбочке, положила сверху перстень.
Мешочек с подарками Карима оставила тоже, забрала только свои серёжки.
К лестнице вернулась, вывернутая наизнанку. Осколки хрустели под ногами, сумка оттягивала плечо.
– Карим Ренатович сказал, что вы должны оставить ключи.
Я вздрогнула. Из темноты, как приведение, выплыла горничная.
Кивнула и, найдя связку, отдала ей. Она дошла за мной до двери и заперла её с обратной стороны, едва я переступила порог. Кружащая снег вьюга взвыла диким зверем. Я затянула ворот куртки.
Шарф…
Кажется, я забыла его в шкафу. Но горничная уже заперла дом, а в нём мои мечты и надежды. Мою ложь и любовь.
***
Ехать мне было некуда. И не к кому. Разве что в общежитие. Но только я представила Лариску, её многозначительные взгляды и намёки, стало противно до невозможности. Приложение грузилось медленно, а когда я всё-таки смогла вызвать такси, поблизости не оказалось ни одной машины.
Время шло, а машина никак не назначалась.
Шмыгнула носом. Ноги начали замерзать, ветер насквозь продувал старую куртку. Экран телефона померк, ветер завыл сильнее, закружил снег.
Наконец мой заказ взяли. Ещё минут через десять около меня остановилась машина.
Сев в салон, я только и смогла кивнуть. Спрятала руки в рукава и вдруг наткнулась на браслет.
– Я кое-что забыла, – сказала, едва шевеля губами.
Попыталась расстегнуть браслет, но не смогла. Мы уже отъехали, водитель посмотрел в зеркало.
– Ничего… Езжайте.
Всю дорогу до
